Lest we should see where we are,
Lost in a haunted wood,
Children afraid of the night
Why have never been happy or good.
...
We must love one another or die.
W. Auden *
Предисловие
1.
Златогорка – одна из ипостасей Золотой Матери Мира. По Русским Ведам Она живет на Белогорье (древнее название Кавказа), которое, правда, ничего общего с настоящими горами не имеет. Белогорье раскинулось по ту сторону нашей действительности – в Нави, в духовном мире. Но для нас важно не это. Поражает другое: родство культов Великой Матери на всех континентах Земли. Похоже, у людей общая память о своем начале: будь то появление красного орущего комочка в стенах родильного дома или вылупление всего этого (широкий развод рук) из яйца какой-нибудь Мировой Уточки (хотя, возможно, между этими двумя сценариями разницы и нет: в том смысле, что это одно и то же событие).
Острое чувство обрывности всякого пути заставляет человека оглядываться назад, к истоку, и совсем не тривиальна его мысль о том, что «откуда пришел, туда и вернусь я»: не в плане места и времени остановки, а в метафизическом смысле самой догадки.
Из протяженности пути рождается вопрос «Зачем?», который, естественно, остается без ответа. Всякая цель имеет смысл лишь в отношении чего-то конечного, что подразумевает движение из пункта А (то, что я имею) в пункт Б (то, что мне необходимо заполучить). Сидя в Б, совершенно непонятно, что делать дальше. В человеке инстинкт бесконечного есть главнейший его инстинкт. И это единственное, что заставляет расти наши кости, а нас самих превращаться из красных орущих комочков в настоящих людей. И с этой точки зрения нет никакой разницы между прогулкой по саду и восхождением Жанны д’Арк на главный эшафот страны. Мы никогда не поймем (да и можно ли?) поступка мужественной орлеанки, если начнем углубляться и философствовать на счет каких-то там целей и возможных ее расчетов (как известно, избежать казни она могла, согласись ее рот с заведомо ложным обвинением). Какие расчеты могут быть у девушки, которую люди в красных намордниках будут сейчас убивать? Этим же инстинктом оправдывается главное чудо вселенной – чудо любви, которой нет объяснений.
Так что ж, да здравствует Род?
Род – нет, Златогорка – да, ибо Род - это прошлое, которого нет, а Златогорка – сейчас и сейчас можно потрогать. Это похоже на бесконечный старт, на вектор без длины и направления. Златогоркина ночь, точка отсчета, - эмбрион времени, языка и пространства. Ночь – женского рода. Сон – воспоминание. Спящие ночью люди – дети с кистями рук, свернутыми в клубок, и поджатыми к подбородку коленями. Что это? Темное начало живота, память о котором люди сохраняют всю жизнь, тоскуя о нем, как о доме.
В Западной Европе мы не найдем полотен более любимых, как и более многочисленных, чем «Мадонна с младенцем». В русской истории нет такого места, где бы не ложился обручем на горло оклик: «Пресвятая!» – Сплошное: «Мама, помоги…». Она и мать, и земля, и заступница (дом то есть). Она и оправдание смерти красивых, темноты полоумных, страданья невинных. Она же - дев безответных защита и радость победы над Змеем, то есть, другими словами, справедливость, которой лишена биология жизни.
Златогорка такая. Весна – образ силы Ее, Кавказ (Белогорье в Нави) – высота восхождения к Ней. Нисхождения Ее к людям, волшебным народам и животным многоразличны. Но для всех Она – Единая Матерь.
2.
Просто в мире есть такое, чего нельзя ни понять, ни пересказать, как нельзя пересказать сон, но что, несомненно, есть и что страшно влияет на нас. Вера в это зиждется на знании. Всякая вера зиждется на знании. Знание это - не есть число прочитанных страниц, не есть знание законов физики, не есть житейский опыт. Это ответ на вопрос «Зачем?» и это очень похоже на веселость Иозефа Кнехта.
Когда утром человек, улыбаясь своему отражению в стекле, думает о чем-то хорошем, когда свежее белье, вкусный завтрак с теплым кофе в белой маленькой кружке - такой круглой и такой любимой - способны одним только видом внушить человеку, что он счастлив сегодня и что надо улыбаться, тогда - это только улыбка существа, которому нравится просто быть. Я есьм и тру-ля-ля. Это одно.
Другое, когда девочка ходит с улыбкой под куполом цирка, зная, что веревка крепко схвачена узлами на ее талии. Жутко в душе и сладко. Вот она идет, привычным движением, почти машинально, откладывая маленькие шаги на тонком режущем стебле каната… Секундная слабость в ногах заставляет махнуть рукой и инстинктивно собрать пальцами воздух. Но замешательство длится всего секунду, и девочка, привычным усилием задержав дыхание, душит в себе крик. Вот снова ее тень скользит плавным пятном по куполу: ровно, точно, красиво.
Еще через пять минут девочка на земле - красная, сияющая улыбкой, с нескрываемой слабостью говорит: «Милый купол, милый цирк, люди - как я счастлива и как я устала… ».
***
О том, что видел, сказать нетрудно.
Труднее сказать, что хочешь сам.
Особенно, если предмет рассказа
Не подвластен губам.
Но таков закон, такова природа:
Ты стоишь один у открытых дверей,
Когда к тебе приближается Нота
И просит так жалобно спеть о ней.
И ночь уходит в свои пределы,
И день обещает еще подождать.
Когда к тебе приближается кто-то
Нельзя молчать.
Странно, но
Когда-то на этом месте
Цвели большие сады.
Да и люди ходили в платьях
Не для здешних широт…
Еще не было страха у них,
Что когда-то придется им бегать
От того, что случится потом…
Потому так чиста голова
От надуманных мыслей,
Если утром ты встанешь на место,
На котором стояли они.
Можно, конечно,
Приписать это действию места,
То есть скудной природе,
Пребывающей вечно такой:
Без надежды на чью-то любовь.
Меланхолия нравится людям.
На затравленном нёбе
Ты почувствуешь привкус смолы.
Ее много на тесных обрывах
Изумрудной реки,
Что несет свои воды беспечно
На потребу больших городов.
Также много ее на закатах:
Здесь когда-то им пели стихи
Изумленные души. Когда-то
Все, все, все
Это было судьбой:
Нежный привкус янтарного сока,
Брызги солнца и даже вода
На руках, забирающих что-то,
То есть то, что им нравится брать.
Это знали с пеленок они
Или так:
Они знали лишь то, что хотели:
Что хотела природа сама.
Поздний разум, наверно, не сможет
До конца эту тайну понять.
Вечер долог на севере.
Поздно
Говорить о раскопках… Чего?
Горизонт изменился давно.
В наши дни
Только капли на соснах висят
Да на джинсах еще у туристов.
Точно плачет Она,
Источая безмирное лето
На зеленый листок,
Отвечающий тихим поклоном…
Что же стало с людьми,
Не для здешних широт облаченных?
Биллионы секунд
С той поры отзвенели.
Впрочем, надо признать,
Мудро тот поступал,
Кто о вечной разлуке не думал,
И над всяким забвеньем смеялся.
Пусть смеются гробы.
Лишь тому, кто живет,
Не до смеха.
Мы живем
И о людях начального дня
Позабыли совсем.
Но осталась Легенда:
О холодной душе океана,
О погоде в первейший из дней
На земле обнаженной и дикой
И о том, что дорога была
Первой песней о Ней,
И последней
Она будет, наверное, здесь.
Шелест трав и воды
Был единственной речью.
Эту речь мы забыли давно,
На камнях свои хижины строя,
И теперь
Наши уши, похоже, из камня.
И еще та Легенда твердит
О какой-то последней войне
Между небом и тем, что под небом.
О каких-то правах человека
На добро и его недостаток.
После всего
Об усталости мира
И о Песне Последних Времен,
О которой мы помним еще,
О которой я слышал:
Сегодня в тревоге останутся люди
И будут – просить, говоря ни о чем.
Вздыхая, откроются старые двери,
Открытые ржавым ключом.
И выйдут на свет с золотыми мечами
Не знавшие ночи, не знавшие дня.
И люди их встретят молчаньем.
Улыбкой их встретит – Она.
Молчание станет законом и – люди
С мечами поверят в закон.
На старых дверях нарисуют улыбку
Подобием древних икон.
И ночью (сегодня же) станет над миром –
Над спящими всеми – Она.
И люди, как птицы, как звери, как травы
Наутро забудут слова.
Стоят перед ними скалы
К северу в стороне:
Они больше всех устали
На последней войне
(Раны, конечно, болят).
Сны перестали им сниться
Очень и очень давно,
Так как после событий
Сильным уснуть не дано.
То есть им надоело
Падать на мёрзлую землю.
Что-то их держит,
Заставляя смеяться
Над усталостью тела,
Над кривыми путями судьбы.
Хотя, может быть, просто им больно.
Стоят по ту сторону люди
С опущенными рукавами.
И толком никто не знает,
Что завтра будет.
А в остальном порядок,
То есть
Психологический тест
На сексуальной почве
Выявит полный порядок.
Скоро в удобных нарядах
Будут томиться тела.
Небо последние тайны
Выльет в глаза телескопов,
И мы, притворяясь наверно,
Будем стучать по столу,
Смятой газетой, ибо
Вселенная нами жива,
Ну и космос – почти пустота.
Многим захочется после
Жизни в загробном мире
И не важно в каком:
Главное, чтобы был.
Дети, как прежде, ночами
Тянут упорные руки
К Ней, забывая себя…
Завтра, конечно, им скажут
Что Луна – это просто булыжник
С полосатым флажком
И, что это Великая Правда,
Как и то, что веселая травка
По дороге домой нестирильна.
Здоровье превыше всего.
Надо себя беречь:
Мыть руки почаще
Лучшим убийцей микробов,
И главное –
Меньше тратить души
На разного рода проблемы
Чуждых нам лиц, к тому же,
Жизнь театральна до смерти.
Надо себя беречь
Хотя бы ради семьи, то есть потомства.
И вообще
Быть благоразумным:
Правильно делать деньги,
А также уроки,
Данные жизнью для пользы
Души и всего остального:
Не заниматься ерундой
И делать полезное только.
Верить в прогресс
Или в бессмертье души
Или во что-то еще
(Хотя бы в себя:
В талант, например,
Или в лошадку на ипподроме,
То есть опять же в себя:
В правильность сделанной ставки).
Словом, быть оптимистом
И страстным патриотом
Отечественной промышленности,
Ненавидя при этом
Cosmopolitanism.
Сегодня это порядок.
Кому-то становится скучно,
Кому-то просто смешно,
Но чаще плачут
И воздух к щекам прижимают,
Надеясь в ладонях собрать
Первопричину тоски.
И время раны не лечит.
Кто-то хочет забыться:
Забвенье дарит любовь?
Нет. Это совсем иное.
Там:
Где-то на северных скалах
Можно увидеть море
Белого снега и неба,
Как, впрочем, везде.
И что-то еще, наверно,
Там можем увидеть мы.
Скалы стоят без надежды
Стать когда-нибудь садом.
Нет надежды у них.
Но именно здесь
Духи травы и воды,
Тесно сплетаясь, уходят
В самое сердце земли,
Чтобы весною родиться
Нежной Принцессой в лесу
Или колючей Крапивой
Где-нибудь там, то есть здесь:
В средней полосе.
Чтобы еще посмеяться
Над злою Старухой Зимой.
Чтобы лечь на колени девчонке
Или прямо на волосы сразу
Взгромоздиться венком.
Или, может быть, то же потомство
Дать,
Если их не проглотит корова.
Или чтобы наполнить собой
Комнатный воздух и вещи.
В траурный день
Чтобы холмик украсить могилы:
В память о чьих-то глазах
Люди их носят на камни…
Или чтобы на празднике Мира
Смятыми быть ногтями
Президента великой страны.
Или в поле
Просто нагнуться от ветра.
На скалах без всякой надежды
Рождались стихи о весне:
Рождалось веселье
О птицах, летящих на юг,
О танце любви и о камне,
Обтесанном чьей-то рукой,
О всяких словах на бумаге
И даже о том, чего нет,
Но будет, наверно, когда-то.
Так
На скалах без всякой надежды
Рождалась надежда сама.
Там, говорят, сложили
Головы многие. Что же:
Будем искать могилы
И воздух к щекам прижимать?..
Если ладонью небо
Нежно так отстранить,
Можно увидеть прямо
Что-то напротив себя.
Это стоят пилигримы,
В белых атласных плащах.
Кем и в какой стране
Они гонимы,
Кем любимы
И кем хранимы
Никто не знает.
Только дороги смеются под ними,
Делая вид, что не помнят,
Как сами
Каждое утро пылают кострами.
Ну и Она перед нами
И перед ними
Всегда.
А небо все смотрит и смотрит
Им прямо в усталый рот,
Надеясь, что кто-нибудь вспомнит
И, наконец, поймет.
Что?..
Над головами поют
Птицы – о том же.
*)
Чтобы мы, как бедные дети,
Боящиеся темноты,
Брели в проклятом лесу
И не знали, куда бредем.
...
Мы должны любить друг друга или умереть.
Уистан Оден (перевод А. Сергеева)