ГЛАВА ТРЕТЬЯ. АПРЕЛЬ 1990-ГО. У МАМЫ НА ПИРОГАХ.
Едва мама Алексея, Евдокия Федоровна, открыла дверь, как ее рыжий кот Васька с громким мяуканьем сбежал из коридора, мигом забрался на самый высокий шкаф и затаился там среди коробок и свертков. Еще бы ему было не испугаться трех маленьких бандитов, что при каждом своем появлении неизменно щипали его, дергали за хвост и уши. А в ответ даже коготком не царапнешь – что с детей взять?
Светлана тяжелой поступью прошла в гостиную и развалилась в кресле около стеллажа с книгами. И только потом выдавила из себя дежурную фразу:
– Здравствуйте, Евдокия Федоровна.
– Здравствуй, Светочка! – ласково улыбнулась в ответ Евдокия Федоровна. – И ты, сынок, здравствуй!
– Привет! – ответил Алексей, усаживаясь на диван.
Дети, тем временем вытащили, из-под стола ящик с игрушками и стали их делить с криками и воплями.
– Мой мяч!
– Нет, мой, ты мяч с собой принесла.
– Тот маленький. Отдай!
– Отойди!
– А-А-А-А!!!
– Машину не трогайте! Не трогайте, я сказал.
– У тебя две машины.
– А мне три надо!
– А-А-А-А!!!
– Это мой пупс, мой пупс!
– Не трогай кубики!
– Зачем у мишки голову оторвал? А-А-А-А!
–Вот тебе!
– А-А-А-А!!!
– А-А-А-А!!!
– А-А-А-А!!!
Светлана с Алексеем, как по команде, заткнули уши и зажмурили глаза.
– А скоро еще один пупс будет. – констатировала Евдокия Федоровна, появившись из кухни с подносом в руках. – Дети, кто первый успокоится, тому самый вкусный пирог достанется.
Дети мигом замолчали, потому что каждому вдруг захотелось самого вкусного пирога.
– А где он, самый вкусный? – спросила Марина.
– Это секрет пока. Сначала я самовар поставлю.
– А конфеты будут?
– Будут. Но они у меня только для послушных.
И Евдокия Федоровна вновь ушла на кухню.
Алексей со Светланой вынули пальцы из ушей и облегченно вздохнули. А Васька на шкафу замурлыкал от облегчения. Алексей достал из кармана ручку с блокнотом и стал что-то строчить в нем.
– Что ты делаешь, муж мой? – спросила Светлана.
Увлекшийся писаниной муж, ничего не ответил.
– Что сочиняешь, спрашиваю?
– Чего сказала?
– Опять уши забыл помыть? На кого, интересно, доносы пишешь?
– Я мемуарами занялся. – ответил Алексей и вновь погрузился в размышления.
– Ну-ну. – усмехнулась Светлана.
В это время и Евдокия Федоровна появилась с электросамоваром в руках. Она поставила его на середину стола и начала доставать из серванта чашки и блюдца.
– А Вы знаете, что Ваш сын мемуары пишет? – ехидно спросила Светлана.
– Правда? Значит ему есть что рассказать.
– Это точно. Всем Великим есть о чем людям поведать. Он у Вас тоже Великий?
– Хватит язвить! – разозлился Алексей.
– А что? Выпустишь книгу, переведут ее на полсотни языков, и мы станем такие богатые, что сразу пятикомнатную квартиру купим. Или виллу в пригороде.
Алексей засопел обиженно, но ничего не сказал, а встал с дивана и стал разливать чай.
– Витенька, Мариночка, Оленька, – засуетилась Евдокия Федоровна, – садитесь за стол. – Ты, Витенька, на стульчик садись. А Вы, девочки, к папе на диван. Кладите сахарку, кому сколько хочется. Алексей, возьми Оленьку на ручки, а то ей низко.
– А мне, значит, никто стула не соизволил предложить! – обиделась вдруг Светлана. – Сиди, мол, женщина беременная на кресле и смотри, как другие чай пьют!
– А? Что? – опешила Евдокия Федоровна.
– Света! – разозлился Алексей. – Да вот же стул, перед твоим носом! На раз подними задницу, а на два опусти.
– Идиот! Подлец! – и Светлана, заревев, убежала в другую комнату.
– Как жаль, что разводиться уже поздно! – простонал Алексей. Он обхватил голову руками и стал раскачиваться из стороны в сторону.
Дети тоже приуныли. Они, за исключением маленькой Оли, уже все понимали. И им было грустно, когда взрослые ругались.
– Алексей. – сказала мама. – Поди, успокой жену. В ее положении вредно волноваться.
– Она сама себе эти волнения находит безо всякой причины. – возразил Алексей. Но, тем не менее, встал, передал Олю на руки маме и пошел вслед за женой.
А жена лежала на диване в соседней комнате кверху брюхом и уже беззвучно заливалась слезами. Алексей встал перед ней, сложив руки на груди, открыл было рот, но ничего не сказал. Внезапно он явственно представил свою жену не молодой еще женщиной в интересном положении, а толстой от обжорства базарной торговкой, что довела до белого каления своих покупателей и плачет не от раскаяния, а от жалости к себе, любимой. Светлана же, заметив перемену в выражении лица мужа, перестала лить слезы и с интересом смотрела на него.
– Взять бы ее двумя пальцами за горло, и придушить к чертям! – подумал Алексей, и сам же ужаснулся этой мысли.
– Э-э! – промямлил он. – Не заводись, не надо. Пойдем к столу, а то уже и дети чуть не плачут.
Светлана в ответ скорчила рожу, которая должна была, по ее мнению, выражать сомнение в правильности своих действий, но и не прошедшую до конца обиду. Алексей правильно понял ее немой призыв, наклонился и поцеловал в щеку. Потом подал руку и помог подняться.
– Потерпи мою маму хоть денек. – попросил он. – Ну, чем она тебя обидела? Тем, что пироги напекла?
– Я постараюсь. – неожиданно кротко ответила Светлана.
И вечер действительно прошел спокойно. Все до отвала наелись пирогов с чаем и, умиротворенные, занялись своими делами. Светлана даже решила помочь убрать посуду со стола. Но мама Алексея шумно запротестовала и усадила ее в кресло.
– Куда тебе в твоем положении! – сказала она.
Дети, правда возобновили было свои «игрушечные войны», но тут папа предложил им сыграть в «съедобное – несъедобное». Дети, конечно, согласились, и сели рядком на диван. Алексей устроился напротив на стуле, с мячиком в руках, и веселье началось.
– Колбаса! – сказал он, и Виктор поймал летящий в него мячик.
– Стул!
Марина отбила мячик от себя с громким смехом.
– Кирпич!
И маленькая Оленька «съела» кирпич. Тут, конечно же, не обошлось без слез, но папа быстро уладил недоразумение, убедив младшую, что так некоторые сорта торта называются.
Потом дети «ели» не только конфеты, пряники и сосиски, но и мыло, ошейники, ложки и клизмы. Все, включая маму с бабушкой, весело смеялись. Однако вскоре глаза у детей стали слипаться, и их уложили спать. Маленькая Ольга устроилась в детской кроватке, которая имелась здесь в единственном экземпляре, А Марину с Виктором уложили валетом на диване. Они попинались немного, но уже через пять минут крепко спали.
Успокоенный и умиротворенный Алексей вышел на лоджию покурить. Он стоял, облокотившись на перила, и немигающим взором смотрел на городской парк, что раскинулся почти перед домом. Почки еще только начали распускаться, поэтому в последних лучах весеннего заката деревья стояли темными, загадочными. А сам парк напоминал былинный муромский лес, совсем, впрочем, не страшный.
Но тут послышались голоса мамы и Светланы. Они вошли в комнату с лоджией, разговаривая на все более повышенных тонах.
– А я и говорю! – все более заводилась Светлана. – Жируете Вы тут одна в таких хоромах, а мы, считай уже, что вшестером, в двух малюсеньких комнатах!
– Ну, Светочка, миленькая! Разве я возражаю, чтобы вы тут жили?
– Да разве с Вами можно ужиться, Евдокия Федоровна! Вы везде свой нос суете, просто спасу нет!
– Так мне, в своей квартире, и рта нельзя открыть? Так получается?
– Не надо в чужие дела лезть, и нашу семью разрушать!
– Света, да побойся Бога! Когда я в ваши дела лезла? А внуки мне не чужие.
– То-то Вы ими заниматься не желаете. Допроситься невозможно, чтобы хоть денек с ними посидели!
– Да я же ведь работаю!
– Вы пенсию уже тринадцать лет, как заработали!
– И что с того? Разве сегодня на одну зарплату проживешь? Вот твоя мама тоже на пенсии. Почему она внуками не занимается?
– Оставьте мою маму в покое! На ней сад. Она на всю зиму нам продукты заготавливает. А зимой работает сторожем, чтобы детям лишний кусок мяса купить!
– А я Вам деньгами не помогаю? Ничего детям не покупаю?
– Не помню такого!
– Ах ты…
– Ну, все, с меня довольно! – не на шутку разозлился Алексей. – Хватит! Мам, ложись спать. А ты, пошла со мной!
Он подхватил жену под руку и поволок ее за собой.
– Обещала ведь не ругаться, обещала? – грозно спросил он, когда закрыл за собой дверь третьей, для них предназначенной комнаты.
– А что твоя матушка…
– Да моя матушка слова тебе грубого не сказала! Слышал я все.
Светлана села на диван и, в который уж раз, разревелась.
– Хватит ныть! Надоело мне все! Живите, как хотите, а я уезжаю в Югославию, за сербов воевать.
– Ты рехнулся!?
– Это ты рехнулась! Думаешь, что мои нервы железные, что их каждый день и час на прочность можно проверять. А я тоже человек, я не ванька-встанька! Упаду однажды, и подняться не сумею…
– В Югославии, конечно…
– Быстрее тут!
Алексей пошвырялся в своей сумке, достал оттуда бутылку водки и пошел на кухню, с силой захлопнув за собой дверь. Там он нашел в холодильнике кусок колбасы, ломоть хлеба, откупорил бутылку и налил себе полный стакан водки.
– Неужели все вылакаешь? – удивленно спросила Светлана, появившаяся на пороге кухни.
Алексей отметил про себя, что она не только не плакала, но и глаза ее были сухими, ни капли не покрасневшими. Тогда он демонстративно поднял стакан двумя пальцами, и залпом влил в свою глотку все его содержимое. Дыхание с непривычки перехватило, но Алексей неимоверным усилием воли заставил себя не раскашляться, и сделал вид, что занюхивает выпитое рукавом. Светлана смотрела на него широко раскрытыми глазами. Алексей недобро улыбнулся и налил еще один полный стакан, который тут же последовал вслед за вторым. После второго он, правда, раскашлялся, а когда пришел в себя, то перед его глазами уже все поплыло. Мысли его замедлились, а окружающий мир свернулся в точку. Он еще услышал голос Светланы: « Алексей, что с тобой, почему ты такой зеленый?», и провалился в небытиё.