рассыпаны зерна, но всходы еще не взошли,
и собраны синие тучи, но с неба - ни капли.
стою на болоте с поджатой ногой будто цапля,
терпенью учусь у болезной старушки земли.
терпела она звездный дождь из созвездья стрельца
и зуд тектонический, лаву и пепел вулканов,
и то, как стирали нашествия целые страны
с ее в рек морщинах и в оспе озерной лица.
терпела, когда бороздили моря корабли,
когда, поднимая топор или плуг земледельца,
все чаще кусались как блохи тщедушные тельца,
что ползали по невозделанной коже земли.
беспечно, не зная усталости, ночью и днем
с упрямством бараньим и блеском в глазах непонятным
в моря выпускали смертельно-чернильные пятна
и небо взрывали, и резали горы огнем.
пилили и жгли для своих исторических дел
и лили без меры кислоты на плоскость надпила.
земля же все чаще и чаще от боли вопила,
к пространству взывая: "а есть ли терпенью предел?"
в земной атмосфере блестит мой земной самолет
и нить серпантина свивает петлей за петлею.
и, может быть, просто я как-то сроднился с землею,
живу на земле, и меня то же варево ждет.
очаг обжигает котла жестяные края,
волной поднимается запах над шпилями башен.
готовится с жидкостью терпкой терпения чаша -
напиток невкусный, но очередь, видно, моя.
и в страхе сорваться печально я к чаше приник.
боюсь, если вдруг для леченья венозного тромба
взорвут у меня на спине гигатонную бомбу.
ведь я, очевидно, не лучший земли ученик.