Всем автопилотам Формулы-1*,
всем хроникам анабасиса Кира*,
всем, кто, аки Spiritus Domini*,
когда-либо носился над –
посвящается
I
– Ведя сугубо трезвый образ мысли,
я начинаю путать рислинг
с армреслингом и прочей ерундой...
Уйти, что ль, с понедельника в запой?..
– Запой, запой: “Окки туркИни колор дэль марэ”*,
“под жалобный рокот гавайской гитары”*,
а лучше – минуту молчанья на бис
исполни...
– Да провались
оно всё к чертям!
Завтра ж уеду в город Агдам,
а там на заводе винном вино
буду хлебать. Всё. Решено.
Манатки спакую – и дранг нах на юг,
Туда, где кишмиш, арык и урюк
под каждой чинарой и сразу – цурюк,
как говаривал Кристоф Виллибальд Глюк.
Ну, а дотоле – и капли ни-ни...
А впрочем валяй, наливай, не томи...
II
Свой зимний путь пройдя до середины,
я отмечаю Старый Новый Год.
Народ с традицией едины,
а я с народом нашим. Вот!
Устами к горлышку приник,
дрыг-дрыг туды-сюды кадык,
и сей же миг
уж заложил за воротник!
И был таков...
III
На широте Праги,
на долготе Дамаска*
я хлебал из фляги
всё, что крепче фетяски.
Я жизнь проживал неспешно.
День за днём – и никак иначе.
И жизнью, отнюдь не безгрешной,
не подавился. Она мною – тем паче.
Хотя... Бывало, на перекрёстке,
как Гагарин незваный на Марсе,
я сто лет обнимая берёзку,
как Габриэль Гарсиа Маркес,
чувствовал – чтой-то неладно
с течением жизни. Ей-богу!
Но вот что и вправду отрадно –
всегда опосля дорогу
домой находил. Сусанин
обзавидовался б. (Сусаноо*
тоже видать с усами.
Кланяйтесь, дети, ками,
как повстречаете сами
их в оконной раме,
как в ризе.
Ох, Иисусе Хрисе...)
Впрочем, на широте Освенцима,
на долготе Соловков
по умолчанью, заведомо,
никому не хватает Слов*.
И я, аки рыба воздух,
пытаясь губой схватить
Их, как живую воду,
как Тесей Ариадны нить,
бреду из ниоткуда,
как водится, в никуда.
И вся надёжа на чудо.
(В общем-то, как всегда.)
И, как в дзюдо на татами,
ногами Землю верчу,
не понимая – сам ли
того хочу.
Или же кто-то свыше –
за ниточки дёрг да дёрг,
пока душою не вышел
из тела в ближайший морг?
(А после – душу тихонько,
чтоб никто не увидел, в рай
ать-два... Господи, только
ниткам порваться дай.)
Ну а пока – на широте Почаева,
на долготе Гуляйполя
почиваю от чая я,
гуляя не без алкоголя.
Направо иду – за песней,
налево иду – за сказкой:
прописано всё уже в пьесе,
расставлено всё по указке.
И чему быть по жизни –
того не миновать.
От крещенья до тризны
шагать не перешагать.
И, шагая так пьяным шагом
лыжника пастора Шлага,
думаю: всё, сейчас лягу.
(На Стояну Ракову раком?..)
Хотя... На широте Шампани,
на долготе Онеги
какой-нибудь там Татьяне
шампанского, как Онегин,
я бы налил. Но глухо
с Татьянами нонче, как в танке.
Такая вот, блин, невезуха
Куда ни плюнь – только Таньки…
Да и шерше ля фам
звучит здесь – «шукайтэ бабу».
Хорошо, видать вправду, там,
где нас нет... Где граппу,
коньяк и иную жидкость
лягушатники и макаронники
пьют, проявляя живость
(даже ежели оне покойники)?..
Э-эх... Ерунда это всё. Бодяга
была и будет везде,
как думал один бродяга
делая па по воде..
А впрочем –
мои-то ведь все дороги
ведут, как в Рим, домой.
Прощайте, чужие пороги.
Здравствуй, порог родной
Оно, конечно, координаты Кракова
и Крак-де-Шевалье
в чём-то – координаты Харькова,
но не на карте у сомелье.
Ведь в день обеих Лаврентиев*
заливаются всем не зря
на широте залива Святого Лаврентия
и долготе Лаврентьевского же монастыря.
Салют же тебе, город Харьков,
сидящий в печёнках моих.
Ты – мойра, и норна, и парка –
один для меня за троих.
Ведь всё, что ты мне отмерял,
сам же возьмёшь и порвёшь.
Ну а пока что двери
отворяй-ка, ядрёна-вошь.
Поработай швейцаром-янусом,
январь как-никак на дворе.
А я тебе, аки Андерсен,
с три короба на заре
навру... Где был и где ни был,
что было и нет – расскажу,
а что тут быль или небыль –
неясно ни те, ни ежу.
Бо – с широты Австразии
и долготы Киммерии
и фантазии в духе фэнтези
выглядят как живые.
А уж мои-то россказни
живее живых на вид.
Я, как Гудини-фокусник,
на уши твои, мол бинт,
спагетти и макароны,
вермишель и иную лапшу
намотаю хоть целые тонны.
Ты хавай, я не спешу...
А в общем
на долготе Антиохии,
на широте Майнца
живут человеки не охая
и не особо маются.
И я, не особо трезвый
гуляю ферзЁм, (или фЕрзем),
по широте, по долготе, по диагонали,
по грядущему и по минувшему,
и, поминай как звали...
IV
P.S.
Ёрш Бодунович по утрам
приходит к нам,
приходит сам.
Незваный гость,
как в горле кость –
Ёрш Бодунович Лось.
Он злой уродливый старик,
отставник, подполкан.
Вставная челюсть и парик,
и в кармане стакан.
Он закадычный, вечный враг.
Каждый шаг, как пятак,
чеканит он, чтоб guten tag,
в будний день, в выходной.
По мостовой, по мостовой
к нам домой, к вам домой...
И вот в дверном проёме он
вдруг возник – Ё Бэ Лось.
Так выпьем же, друзья за то,
чтоб пилось без негось.
Ча-ча-ча.
Примечания
1 - Формула №1 – С2Н5ОН.
2 - Кто такие хроники, полагаю, объяснять не нужно. Анабасис суть есть поход, если верить Ксенофонту и Арриану, а тому кто кирял хоть раз объяснять, что такое кир не нужно, а кто не кирял бессмысленно.
3 - Spiritus Domini можно перевести как Дух Божий, а можно и как спирт Божий.
4 - Цитата из песни Л. Денца “Occhi turchini” на слова Р. Пальяра. “Occhi turchini, color del mare...” – с итальянского: очи турчанок цвета моря.
5 - Цитата из песни А. Вертинского “Над розовым морем” на слова Г. Иванова.
6 - Здесь и далее приводится долгота и широта Харькова.
7 - Одно из главных синтоистких божеств (ками). Обучил людей искусству выращивания деревьев.
8 - Слово с маленькой буквы – просто слово. С большой, как в евангелии от Иоанна, – Бог. К тому же поскольку Бог триедин, то и множественное число здесь вполне уместно.
9 - В День Харькова, 23 августа н. ст., Православная Церковь отмечает память священномученика, архидиакона папы Римского Сикста, Лаврентия Римского. Так же в этот день отмечается память Блаженного Лаврентия, Калужского чудотворца, подвизавшегося в юродстве в ХVІ веке. Святые мощи его пребывали прежде в его Лаврентиевском Монастыре в Калуге.