Дело Сальери
На протяжении двухсот лет родившийся из весьма спорных и мало доказуемых версий «бродячий сюжет» об отравлении Моцарта его завистником Сальери на все лады интерпретировали и историки, и писатели. Кроме Пушкина к этому сюжету обращался Дэвид Вайс в романах «Возвышенное и земное» и «Убийство Моцарта». Версия отравления гения его завистником породила неисчислимое количество исследовательских работ, исторических очерков и эссе. Всегда и неизменно Сальери представал в них злодеем-отравителем. «Однако,-пишет один из исследователей Роман Белоусов,– в последние годы все чаще раздаются голоса в защиту Сальери». В 1982 году в Зацбурге был поставлен спектакль по пьесе Г. Унгара «Aqua Toffana». «Вода Тофаны» -это яд, названный по имени придумавшей его итальянской колдуньи ХVII века. Состав этого зелья, чье действие проявляется лишь месяцы спустя, долго был неизвестен. Лишь в ХХ веке установили, что он состоял из мышьяка, сурьмы и окиси свинца. Многие симптомы смерти Моцарта говорят в пользу того, что он был отравлен именно этим ядом. «Спектакль в Зацбурге представлял собою судебный процесс, который эксперты ХХ века ведут по «делу Сальери». На основании множества документальных свидетельств доказывается непричастность итальянского композитора к смерти Моцарта. А в 1997 году аналогичный суд над Сальери состоялся в Милане. И здесь он был оправдан.»
Каковы же, говоря современным юридическим языком, могли быть мотивы у решившегося на злодейство Сальери? На этот счет нет единого мнения. В исследовании о Моцарте Масимо Мила сказано: «Счастливец и известнейший композитор—Сальери не имел даже самого отдаленного намерения завидовать такому несчастному бедняку, каким был Моцарт. Могущественный и преуспевающий музыкант и вельможа, Сальери был в расцвете творческих сил, в зените успеха, его всячески привечали в императорском дворе. Жил он в полном достатке. Его опера «Грот Трофония» была принята гораздо лучше, чем «Женитьба Фигаро» Моцарта. Чудесные оперы «Тартар» и «Данаиды» принесли Сальери успех больший, чем «Дон Жуан» Моцарту». Из сказанного выходит, что для современников Сальери был великим маэстро и непререкаемым музыкальным авторитетом. И никак не мог попасть под подозрение. И лишь более позднее переосмысление творчества Моцарта и признание его гениальности не в пользу талантам Сальери породили миф об отравлении.
Впрочем, не слишком ли категорично судит Масимо Мила? Ведь в мире искусства внешний успех халтурщика мало соизмерим с авторитетом, обретаемым истинным мастером. Вспомним: булгаковский мастер –не любил, когда его называли «писателем». История знает сколько угодно примеров, когда процветающие завидовали тем, кто, вроде бы, не очень преуспевал или находился в тени их славы. Имевший успех у публики беллетрист Булгарин черной завистью завидовал Пушкину. («Румяный критик мой, насмешник толстопузый» -не о нем ли?). Карьерный успех при дворе, обласканного самодержцем Жуковского – разве соизмерим с успехами «по службе» Александра Сергеевича, которого то в ссылку «задвигали», то посылали на борьбу с саранчой? Отчего же тогда гордый переводчик Гомера, надписал юному Пушкину-лицеисту свой портрет со словами признания победы ученика? В воспоминаниях, которые имел возможность написать в течение своей продолжительной жизни Мартынов, он, завидуя, критиковал бывшего однокашника по юнкерской школе Лермонтова. Чего-то там «крапавший» Мартынов по всему видать -считал свои писания нисколько не хуже творений создателя «Демона» и «Мцыри». А какую бурю зависти и негодования вызвал оттесненный советским писательством на задний план Борис Пастернак, когда удостоился Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго»? Сталинские лауреаты бесновались как одержимые, плодили коллективные письма, призывали к расправе. Целой артиллерией подписантов «отметился» и толстый сибирский журнал(«Вырвать литературный сорняк»-говорящий заголовок), завершив «коллективное письмо» группы товарищей фразой: «Прочь с дороги, таракан!». Позже такую же психологическую дуэль пришлось пережить диссидентам от Даниэля и Синявского до Солженицина, Бродскокого, Сахарова. Для того, чтобы отравить жизнь этим людям использовались и «общественное мнение», и репрессивный аппарат. Против мало преуспевающих с точки зрения партийно-номенклатурного чиновничества личностей-«окололитературных трутней» и тунеядцев были брошены все силы подавления. А позже их популярности завидовали даже самые обласканные властями «литературные генералы» и самые продвинутые вельможи ЦК. На наших глазах тот же сценарий развернулся в тяжбе Сорокина с «Идущими вместе».
Впрочем, другие исследователи склонны трактовать взаимоотношения Моцарта и Сальери, как довольно натянутые. Эта версия утверждает: в музыкальном «бомонде» Вены мало кто сомневался, что Сальери завидует Моцарту, а Моцарт не скрывал своего презрения к придворному композитору, хотя и сам был императорским капельмейстером. Да, Антонио Сальери, который был старше Моцарта всего на пять лет, преуспевал и был назначен придворным композитором императора Иосифа II в 1774 году. Сальери было тогда 24 года. В тот момент, когда в венских салонах появился Моцарт, итальянец был ведущим музыкантом столицы. Сальери писал много и с легкостью. Купался в лучах славы. В музыкальных талантах Сальери – не приходится сомневаться – среди его учеников были Бетховен, Шуберт и Ференц Лист. Но в Моцарте блистательный маэстро быстро разглядел соперника, способного своей деятельностью разрушить все его достижения, автора, взлеты творчества которого непонятны, пугающе-гениальны, завораживающе действуют на публику. Пищу для слухов дало и то, что спустя 22 года после смерти своего непостижимого конкурента, умирающий Антонио Сальери вначале взялся оправдываться в том, что не отравлял Моцарта, затем пытался покончить с собой. То он просил своего потрясенного ученика Игнаца Москалеса «передать миру», что обвинения в отравлении Моцарта «гнусная клевета», то впадал в предсмертные галлюцинации, в которых просил у являвшегося ему Моцарта прощения. Прямых доказательств вины Сальери никогда и ни кем не было обнаружено. Только косвенные. А они вполне определенно свидетельствуют о том, что Сальери и завидовал, и отравлял жизнь гениального музыканта интригами, но вряд ли подливал ему яд в бокал с питьем.
Так что вина Сальери скорее всего чем-то подобна вине советских писателей, приблизивших смерть «этого небожителя» (слова Сталина) Бориса Пастернака. Травля и отравление, юридически не одно и тоже, но как много тут общего! Как позже пел, не избегший той же участи Александр Галич, рифмуя слова «колесованием»-«голосованием», в своем «Реквиеме» на смерть Бориса Леонидовича. И для скольких же людей «большинство голосов» становилось той самой медленно действующей «водой Тофаны»! Кстати, некоторые считают, что сигналом к травле Галича послужила заметка в одной из Новосибирских газет, появившаяся после выступления барда в кафе «Под интегралом» в Академгородке.