Из сборника Соглядатай
Хожу-брожу – стучит в затылке:
окур-ки, бан-ки и бутыл-ки!..
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Хожу-брожу – стучит в висках:
соба-ки, лю-ди, лай, визг…
Ах,
как тошно, скверно!.. Где окурки?
где вы?.. Ага! вот и бычок.
Закурим; в мусорный бачок
глаза запустим...
(Дома руки
я вымою, намылив их
фиалковым, а не хозяйским!..
О да, мы – пьянь! но мы любви
желаем: нам без нежной ласки
не…)
Что на камне… там… вдали…
блестит?.. Не банка ль?.. Точно! блик –
на банке…
(Да, девицы глазки
не строят пьяни: та салазки
загнёт…)
Лечу – на пузырёк!
Лечу тропой, как мысль – меж строк!..
Не так ли, на ходу подвязки
теряя, Рембрандт к юной Саскии
летел, весь трепеща!..
Нашёл
сравнение, х-хе! жопу с пальцем
сравнил... Не мог ты испугаться
лжи… образной: песчаной шёл
пустыней образ твой за жалкой
мыслишкой; было очень жарко!
А у идущих наобум –
невесть куда! – едва ль есть ум…
Сгорели оба! Обезвожен
весь организм, да и в мозгах
пустыня: в клетках спирт – возможен
инсульт. О влажных ли мазках
фантазии, которым места
тут быть не может, говорить?!..
Я мог бы в черепе сварить
щи, им воспользовавшись вместо
котла…
Эх, выпить бы 100 грамм!
Мила мне водка – стыд и срам! –
что жениху – его невеста…
Не потому ли, что влажны
и чувства, в синяках сплошных
бывает тело?.. Гм, замес-то
неважный, кажется. Душа,
что обитает в этом теле,
живёт в нём тихо, не дыша;
не ест, не пьёт… По две недели
сам иногда не ем, не пью,
а только водку с пивом пью!..
Не с кровью ли душа смешалась,
как, скажем, с молоком – мука?
Коль так, недаром тумака
дают!.. Всё в голове смешалось,
всё, что ни есть там!.. Коль она,
душа, в крови вся растворилась,
что в голове бы ни творилось,
мысль из неё слаба, больна,
бледна и ненадёжна выйдет:
руководительницы нет!..
А я-то думал, что сонет
и у меня хороший выйдет!
О нём я грезил; но, видать,
сонета мне уж не видать!..
Да, нет души… пять чувств осталось.
Служить до гробовой доски
исправно станут ли?.. Близки
дни трудные: подходит старость
с её болезнями. «Эй, скиф! –
на днях вскричал я. – Спрячь свой фаллос
подальше, чтоб не рассмеялась
она тебе в глаза!.. Виски
ты сжал руками, как Ван Гогов
старик, и думаешь: ”Авось,
ещё не превращусь в навоз:
пень старый, мхом покрытый, долго
скрипит!..” Подумай, пораскинь
умом: не брюхо ли трески
напоминает цветом сизым
лицо пятнистое?.. Ты лысым
стал: вылез волос!»
Нет, с тоски
не удавлюсь, не брошусь в воду!
Ножей – боюсь!.. их не терплю…
Не подкачают чувства – вотум
доверия им объявлю
от имени мыслишек мелких
(до крупных мыслей – не дорос!).
Иная задаёт вопрос
прекрасный, да боюсь подделки.
Порою взгляд, лицо – весь вид
иного человека с толку
меня сбивает (с толку сбит
бываю часто и надолго)…
Однажды говорил с одним
коллегою-истопником из
другой котельной. Мы же с ним
и водки выпили. (Знакомясь
с кем-либо, внутренне дрожу;
боясь, что глупость вдруг скажу,
весь съёживаюсь; рожи корча,
нос вытираю: нервный очень!..)
О том, что думал я о нём,
когда мы с ним сидели, пили,
я написал… Став старым пнём,
лишился и ума: стихи ли
я выдал или чепухой,
похмельным бредом разродился?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Забор… в нём доски, будто строй
солдат, что, выдержавши бой
с противником, с передовой
едва пришли!.. Вот – paradiso
для тех, кто дома недописал
и недокакал…Нужно – оййй! –
скорей присесть под той сосной…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Прилягу… Этот камень плоский,
конечно, не живот Милосской
Венеры; впрочем, и живот
её округлый так же твёрд,
как этот серый мшистый камень…
Вот то, что выдал я стихами!
Посмотришь на иного: «Да! –
подумаешь. – Красив. Куда
мне до него: он так хорош… как…
Не знаю: с кем его сравнить!
Сказать: красив как Бог! – бранить
читатель станет и в окошко
стих выбросит!..
Его лицо…
Оно круглится… как яйцо?
Штамп! (Мысль мелькнула: ”Огорошь-ка
себя – и будешь молодцом”.)
А щёки свежие – морошка
неспелая*. Нет, нет, глупцом
быть человек с таким лицом
не может!»
Пристальней вглядишься
в лицо (заглянешь и в глаза),
послушаешь… и удивишься
или, вернее, убедишься,
что он не смыслит ни аза;
что и красивый может глупым
быть; и подумаешь: «От клумбы,
где розовый цветущий куст
красуется, хоть дух исходит!
Он ароматен, сладок, густ,
а этот… просто глуп и пуст
как барабан; однако, ходит,
болтает вздор; а впрочем, есть
в нём тоже нечто: это – спесь!..»
Куплю сосисок! Я монету
нашёл: два EURO – как-никак!
Когда-то у истопника
и хлеба не было: галету
сосал, которую украл…
. . . . . . . . . . . . .
Вот облако!.. по форме, цвету
оно похоже на коралл!..
. . . . . . . . . . . . . .
А Он воришку покарал:
я был избит!.. «А ты не сетуй
на это! – думал я. – Ты грусть
в сонет вложи: в сонете пусть
живёт; грусть так идёт сонету,
как Рембрандтову старику
накидка красная»**. Ей-богу!
я не солгал (я не могу
не клясться сам себе, хоть проку
и нет от этих клятв: дурак
я мнительный: конвой… барак
мерещились, когда я, корку
грызя, сидел на берегу
пруда)...
Я ложь приберегу!
Когда отправлюсь в путь-дорогу,
то ложь понадобится мне:
в гостиницах, в трактирах грязных,
среди шатающихся, праздных
людей – она всегда в цене!..
Мигель Сервантес Сааведра
дал мыслям, чувствам тонкий ход.
Жив Санчо! жив и Дон Кихот!..
А я?.. Спирт выжег мозг; вся ветром
уже продута голова...
Но всё же и мои слова
способны образом стать: в недрах
ума созреет у меня
прекрасный образ, что, маня
к себе, перед глазами будет
витать... Я напишу роман
в стихах…
Да, да, держи карман!
Тебя глухой порой разбудит
мысль (неприятная – как гость,
гость и нежданный и незваный!)
и станет ныть… «В башке, как гвоздь,
торчишь!.. прилипла, дрянь, как банный
лист! прочь!» – воскликнешь ты, вскочив
с постели и подушку бросив
в тот угол, где плетут ткачи
сеть; и начнёшь ты вирши в прозе
лениво, нехотя писать
и над строкою засыпать…
Одышка! Воздух ртом хватая,
иду. Рассудок мой молчит,
хоть мысль по черепу стучит,
стучит – тяжёлая как свая!..
Самовнушением вбивая
мысль эту ежедневно в мозг,
я пожелтел уже как воск...
. . . . . . . . . . . . . . .
Вот мысль, что мучит, угнетает
и головы не покидает:
Едва ль сонет я напишу,
едва ли с этою задачей
я справлюсь и её решу!
Я знаю: ожидать удачи
нелепо – не Шекспир Вильям!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
А что такое там… за рощей?!
Пустырь, крапивою заросший?..
Чёрт знает что!.. Не рвы ли?.. Ям,
куч синей глины – бездна!.. Это –
карьер!.. Два чудища стальных
стоят: не съели ль остальных?!..
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Нет, никогда я до сонета
не дорасту: уже старик!..
А кажется, давно ли в школе
учился!.. Эх, пойду… в том поле
созреет не сонет, а крик!..
Середина апреля – начало мая 2008
*Почему лицо… как морошка неспелая?
Перезрелая морошка – мягкая, дряблая, жёлто-оранжевого цвета.
Спелая – жёлто-красная. Неспелая – бледная, матовая, как фарфор,
а по бокам – нежно-розовая.
**Здесь имеется в виду старик-отец из картины Рембрандта
«Возвращение блудного сына».