Прозрачная предутренняя синь.
Скрипят сороки, спят в пыли собаки.
Из «колокола» кто-то голосит
в преддверии сюитовой атаки,
которой не дано произвести
великого (до смерти) впечатленья.
Ну, кто её на память просвистит?
Кто к классике почувствует влеченье?
Чуть позже: едет трактор тарахча.
Джинн выхлопа свободен и беспечен.
Он выше, чем заветы Ильича.
И лёгкостью по сути обеспечен.
Проходит агроном и морщит нос,
невольно убыстряет шаг, торопит
себя и вызревающий вопрос:
«Ну кто кого по правилам угробит?»
Нестройный и нескромный алфавит,
из букв его слагаются романы.
Для воплощенья мел или графит
нисколько не подходят. Только раны,
присыпанные пеплом от идей,
стянулись тонкой плёночкой забвенья.
Кому он нужен, этот Амадей?
Кто обладает столь большим терпеньем,
чтоб в музыке разбуженного дня
искать первопричину откровений,
как в смерти надоевшего врага
последнее из множества мгновений?