Навзрыд, в февраль рождаются стихи,
Но не мои, и это так досадно.
Погибнет сердце мима от тоски
На дне речном, где и в июль прохладно.
Загрузнут ноги старого коня
В земле взрыхленной, им же, до обеда.
Ты вырвешь лист сухой из словаря,
Где было слово странное «победа».
И громкий гогот, с длинных шей гусей,
Унынием пронзит глаза крестьянки.
Она бежит, по полю, без туфлей,
Ей ветер холодом проходит по осанке.
Там, дальше, ночь, кого-то озарит,
Свечу задув, своим немым дыханьем.
Она томит. Да, ночь меня томит:
Не тишиной, а властью обаянья.
Затем, рояль погодно запоет,
По клавишам ударят чьи-то пальцы.
Он - тот один, который нам не врет,
Хотя, бесстыже, весь испачкан смальцем,
Кувшин, с которым, по утру, разбит
О полосы потертого паркета.
В стене камин от возраста сопит,
Как девушка от тугости корсета.
А Бог один, да каждому Он свой:
Прощает иль грозит, нахмурив брови.
По мягкой стали нежно льется кровь.
Растерян страх - стоит один на склоне
Рутины тиной тянущей ко дну,
Лоснящейся немытою косою.
Он написал, к тому ж и не одну,
Строку
Подаренную
Человечеству
Душою.