«Совсем развалились, – вздыхала мать, держа в руках ботинки младшей дочери Любы, – всё как на огне горит, с улицы не загоняется». Да уж, ботинки являли собой жалкое зрелище: подошва правого наполовину отвалилась вдоль, а левого переломилась поперёк. Любка, насупившись, смотрела на мать. Но быть в таком состоянии она долго не могла. Девочка она была весёлая, озорная, сообразительная. Соскочив с постели, Любка полезла под кровать: там лежали её тряпочки («куклы»). Немного повозившись, она вылезла и подала матери бечёвочку. «Мам, а давай мы подошву привяжем». – Дочь быстро надела ботинок с правой ноги, обвязала его бечёвкой и на одной ноге поскакала по избе. Подошва не отставала. Мать засмеялась, глядя, как дочь вытанцовывает на одной ножке. «Был бы Николай живой, так он-то позаботился бы о дочерях, одел-обул,.. – завздыхала мать, – пенсия,.. а что на неё купишь? 150 рублей на четверых». Кто такой Николай, Любка не знала: об отце в семье разговоров не было. Она долго даже и не подозревала, что в семье мог быть кроме матери ещё и отец.
Любка побежала в школу, она училась в 4-ом классе. На дворе стоял апрель. Под апрельским солнцем блестели лужи, блестел, слепя глаза, кое-где ещё лежавший в тенёчке снег. На душе было радостно. Добежав до школы, Любка обнаружила, что бечёвки на ботинке нет: она оказалась бумажной и расползлась. Ноги окончательно промокли и замёрзли. Хорошо, что школа близко.
На переменах ребятишки выбегали в школьный двор. Двор был большой и больше похож на пустырь. Два спортивных объекта «украшали» его: бум (бревно) и П-образное высокое сооружение, с перекладины которого свисали жерди, прикреплённые металлическими кольцами. Ребятишки половчее и посмелее лазили по этим жердям до верху, садились на перекладину, а потом спускались. Опасное и забавное зрелище. Да ещё качались.
Любка на перемены в этот день не выходила: ботинки совершенно раскисли, потеряли форму. Как идти домой? Снять ботинки и босиком что ли? Пришёл же в школу неделю назад Колюня Лебедев босиком, с Трицатки (улица 30 лет Октября). А Любка в раздевалке-то услышала плач (она вторая в школу пришла). Темно в раздевалке-то. Любка испугалась, подошла к углу, а Колюня сидит на полу за вешалками, ноги голые руками растирает. А тут директор идёт, звали его Василий Михайлович. Любка выскочила из раздевалки и по коридору побежала за ним, окликнула. Директор вернулся, взял Колюню на руки и занёс в кабинет. А Любка шла сзади и несла костылёк (директор хромал).
Как хочется ей побегать вместе со всеми, погреться на апрельском солнышке. Окна класса выходили на Советскую улицу. Улица узкая, грязь непролазная, домишки чёрные и такие же чёрные не то амбары, не то пригоны. И смотреть-то не хочется. Любка заскучала.
Шла третья перемена, самая большая. Она сидела одна у окна. Вдруг двери класса распахнулись, и кто-то крикнул: «Люб, к тебе мамка пришла, она во дворе ждёт». От неожиданности Любка вздрогнула и побледнела. Что такое?
Мать стояла посреди двора. Люба кое-как дошла до неё, не отрывая ног от земли. «Снимай, дочка, ботинки, становись на тряпочку». А что их снимать, они сами свалились с ног. И тут Люба увидела в руках матери новенькие ботиночки. У неё перехватило дыхание. Она быстро надела ботинки, мать присела, зашнуровала, завязала бантики. Любка, не отрываясь, как зачарованная, смотрела, а когда оторвала взгляд, то увидела вокруг них ребятишек. Все молча стояли и смотрели на любкины новенькие ботиночки. Она застеснялась и даже смутилась: а вдруг её станут как-нибудь обзывать. Домой она шла в окружении ребятишек. Все говорили ей что-то хорошее. Любке радостно было; солнце светило, казалось, и ярче, и жарче. Так всей гурьбой и довели её до дома.
Вечером мать внимательно осмотрела новые ботинки. «Рабочие, но обсоюзенные, – заметила она, – и кожа гладкая». Любка погладила ботинки, они ей очень нравились. Слово «обсоюзенные» она тогда не поняла и почему-то не спросила у матери, что оно означает. Она поставила ботинки на тёплую плиту просушить и легла счастливая как никогда.
Почему я (а этот рассказ автобиографичный) вспомнила из детства это событие? Недавно моему зятю Николаю выдали «спецодежду», залежавшуюся на складах Алттрака с «добрых» советских времён. Две пары ботинок 37-го и 43-го размеров, весом в пуд, не меньше. Кожа грубая, подошвы не прогинаются. Рабочим пойдёт, быдло… (не моё мнение) Зятя сократили с завода, как и сотни других рабочих, без денежной оплаты. Эти ботинки, видимо, – компенсация. Он предложил мне одну пару ботинок. Надела я их - нет, не могу и шагу ступить, подошвы не сгинаются. Не обрадовали они меня, как те, в детстве. Другая пара отличалась тем, что носки поверху были обшиты кожей для прочности. И только сейчас я поняла, что означает слово «обсоюзенные». Что тут скажешь?
Р.S. После майской голодовки рабочих «Алттрака» 2010 г. зять долг по заработной плате получил.