Я – декабрьский лёд
докембрийской геологической эры,
что твёрд, как камень, и прорезает
тонкую корку воспоминаний –
так начинается ледоход на реке моей памяти,
переполненной сверх всякой меры
чьей-то болью остывшей
и далёкими отголосками стенаний,
доносящихся из глотки более поздних эпох,
свидетельствующих о тех противоречиях,
в которые вошли душа и тело, разум и желание,
застав гармонию гибнущего мира врасплох,
мне кажется вздором взлёт вздоха из небесных глубин,
и переча их устремлениям,
я жажду познать жизнь, понять, что тяжела не её,
а моя сущность – человека,
неизвестно как рожденного на излете декабря
в докембрийской геологической системе,
давно уже превратившей меня в некое подобие базальта –
залегший на самом дне, он никогда не растает, скорбя,
не прольётся слезой, чтобы, воплотившись в капле,
навсегда остаться с теми,
кто был рождён уже после всего, и пусть, я сказал, та,
обращенная в твердь – не в прах,
античная молодость возродит в уголках моей памяти
Архей эллинский с точёным профилем,
златокудрый старославянский Венд,
и легший горбатой переносицей
между округлым и раскосым глазом континента латинский Рифей,
в разрушенном воспоминаниями мозгу, буря, слепа, мети
до смертного часа мира, до последних римских календ,
до того самого момента,
пока не пойму, что я - корифей
всех горных пород,
что древний камень забвенья
прочней вчерашнего первого льда,
но с дерева падает плод странного откровенья –
хрупкость всегда тверда,
миг венчать поверхность труднее,
чем жить век, подпирая дно,
сверху оно всё виднее,
сверху видней оно…