Сжигать ли свои стихи?
Я не знаю… Это так жалко… Так страшно… Так горько… Так больно… Сидеть и смотреть, как в камине горит часть тебя, твои дни, мысли, чувства, много раз переправленные, искорёженные, брошенные, вновь подобранные, залитые слезами, кетчупом, колой, пивом, на тетрадных обрывках, туалетной бумаге, обложках, тряпочках, скомканные, свёрнутые в трубочку, сложенные втрое, вчетверо… Сидеть перед камином и подбрасывать в огонь по кусочку, как выдавливая из пальца кровь по капле, выуживая из огромного рюкзака, который ты привёз из дома, где всю ночь собирал по всем ящикам, полочкам, сумкам, пиджакам, за диваном, за холодильником, в ванной…
Сегодня ты решил перестать быть поэтом. Тебя это слишком мучает. Это слишком сложно. Слишком усложняет твою жизнь. Привносит в неё много неудобств, неестественности. Тебе приходится играть какую-то не свою роль, наступать на горло собственной песне, поступать не так, как бы с лёгкостью поступил, не будь ты поэтом… А самое главное – за своими словами приходится следить чересчур строго. Ты же поэт! Твоё слово на вес золота, скажешь – рублём подаришь… И это ещё ничего, слова найти можно, а если не находятся, можно и промолчать, иной раз это гораздо значительнее любых слов… Самое главное, что ты – маньяк. 24, нет, 36 часов в сутки ты только и делаешь, что мусолишь в голове слова, рифмы, скрябаешь по стенкам черепа, пытаясь соорудить хоть какие-то образы, вылавливаешь в мути своих мыслей эпитеты, метафоры, да много ещё чего такого, о чём ты даже не подозреваешь, потому что, если ещё и заниматься литературой всерьёз, изучать все тонкости того, что могут содержать в себе стихи, какие они бывают – можно совсем с ума сойти, и никакой жизни, никакого времени не хватит! Достаточно и того, что ты, бедолага пытаешься сочинять, а что там сочиняется, что получается, как это называть – пусть потомки, литературоведы и филологи потом разбираются, потом, после твоей смерти… Так что же? Всю жизнь так? Отращивать длинные волосы, кутаться в шарф, недоедать, не иметь пристанища, бродить по тёмным дождливым улицам с воспалённым взглядом и недовольным лицом бубня себе под нос, пытаясь выпрямить, или уместить строчку, вставить невставляемое слово, подобрать другое, перебирая тысячи, сотни тысяч этих слов, скрипя зубами, прислоняясь головой к холодной мокрой стене, стене, с размаху ударяясь лбом о неё, ещё раз, ещё! Нет!!! Всё!!! Хватит!!! С этим покончено.
А, собственно, что ты теряешь? Ты не мог устроиться на нормальную работу, потому что везде тебе скучно, бессмысленно, везде люди занимаются какой-то ерундой, глупые, недалёкие, задавленные бытом, шмотками, жадностью, эгоизмом, у тебя нет нормальных друзей по той же причине, в семье тебя давно не воспринимают всерьёз и иногда лишь подкармливают из жалости, считая сумасшедшим и даря на Новый год и День рожденья обноски от старшего брата, уехавшего в очередную командировку в Южную Америку… А ты разве не пробовал зарабатывать своим занятием – литературой, стихами? Разве это не профессия, разве за столько лет пачкания бумаги ты не научился делать то, за что кто-то смог бы заплатить деньги или что-то другое? Разве не этим проверяется жизнеспособность чего-либо? Конечно! Все издатели города знают тебя в лицо, они помнят даже запах твоих лохмотьев. Они не испытывают к тебе неприязни, где-то в душе они даже завидуют твоей одержимости, смелости, тому, что ты пытаешься добиваться своего. Но… Их можно понять. Издаются стихи только давно умерших классиков. Их проходят в школе, поэтому какой-никакой спрос благодаря ученикам и их родителям имеется. Но ведь у тебя не просто стихи! Тебе же удалось в них что-то такое, ты же нашёл, открыл, ты же сказал… Лицо издателя отвлеклось на разговор по телефону, но он вежливо возвращается к твоей теме: «Что-что вы сказали? Да, ваши стихи… Нет, стихи мы не печатаем, нам нужно зарабатывать деньги, аренда офиса, сотрудники, реклама и всё такое, вы же понимаете…» Ты всё понимаешь, ты идёшь в концертные залы, мюзикхоллы, ночные клубы, культурные центры, дома творчества, библиотеки, галлереи. Там устраивают концерты, вечера, шоу, перфомансы. Ты пытаешься в них участвовать, у тебя даже получается, это совсем нетрудно, тебя пропихнули здесь, записали там, выпустили туда. Ну и что? Когда ты не очень умело, робко (а надо уметь, нечего тут стесняться!) пытаешься заговорить о деньгах, тебя хлопают по плечу, тебе улыбаются, тебе говорят, что конечно, сейчас тяжело с искусством, все это знают, все помогают как могут, вот – дали вам выступить, разве этого не достаточно? Разве вы не этого хотели? Действительно… Если продавать билеты на таких как ты – кто же к ним пойдёт? Разве за этим ты здесь? Разве тебе мало того, что 10, 20, 30, 100 человек тебя увидели на сцене и услышали, что ты там что-то пытаешься по бумажке, запинаясь и путаясь…. И ты понимаешь – да! Точно! Именно так и надо, надо приобрести известность, стать популярным, чтобы тебя знали, помнили, чтобы ты был в рейтингах, топ-листах. на слуху, чтобы, когда где-то заминка и неизвестно кого пригласить – приглашали тебя, чтобы без всяких заминок к тебе выстраивалась очередь, а ты бы выбирал, торговался…. Вот оно! Ты удваиваешь, удесятеряешь усилия, выступаешь где только можно, читаешь свои стихи кому только можно, ты заучиваешь несколько стихотворений наизусть и придумываешь, как их читать. Одно, ты решаешь, надо читать лёжа, другое – в чёрных очках, третье – крича в микрофон что есть силы, четвёртое – разрывая на себе одежды… Ничего не меняется, но ты не устаёшь верить в то, что должно быть так, что всё это не зря, что это ты недостаточно готов, что это ты мало выступаешь, мало готовишься, что, в конце концов, стихи твои требуют доработки. Ты не спишь ночами, переписываешь все стихи, сочиняешь кучу новых, удерживая во внимании тех и этих слушателей, зрителей, ценителей, эстетов и знатоков, понимая, что это нельзя, это не понравится, не пройдёт, над этим посмеются, это не поймут… Ты начинаешь следить за собой, ты смотришь на себя со стороны, оцениваешь то, как ты выглядишь, как ведёшь себя, как тебя воспринимают. Ты же теперь публичный человек, у тебя не должно быть ни одного промаха, только нужные знакомства, только верный тон, только полное соответствие того, как ты выглядишь, тому о чём ты пишешь. Чувственно? Пожалуйста! Философски? Запросто? Ни в коем случае не сопливо, ни в коем разе не плоско, не банально! Цепляет цинизм? Ты становишься циничным. Нужно веселье? Ты развлекаешь и развлекаешься. Пьёшь столько, чтобы ни у кого не было сомнений – ты, это ты, и не просто ты, а ТЫ – глыба, махина, скала, выкуриваешь по пять пачек в день, ночуешь, у кого и когда придётся… Соблазнителен порок и разврат? Ты окунаешься с головой, с потрохами, переходишь все границы, крайности, рамки, ты стараешься быть везде первым, харизматичным, брутальным, остроумным, оригинальным, не скучным, ослепительным, ярким, звёздным, потому что ты веришь в главное – чтобы твои стихи слушали, хотели читать, тебе надо быть самому интересным, глубоким, с богатым опытом (положительным, отрицательным – неважно, хотя отрицательный – выгоднее), люди должны хотеть тебя самого как собеседника, как собутыльника, как мужика, как самца, как друга, как мужа, как учителя, как гуру, пророка, мессию… Ты изо всех сил пытаешься соответствовать. И ты не впадаешь в крайность, не слепнешь, ты остаёшься разумным и адекватным, ты знаешь, что главнее всего – твои стихи, что если ты пророк, то стихи – это твои скрижали, твоя пропаганда, если ты мессия – это твои чудеса, если ты самец – это твой член, если ты друг, любовник – это твоя дружба, любовь…Ты не перестаёшь писать, работать, творить, создавать, колдовать… Что-то ты научился делать быстро, что-то тебе всё ещё трудно даётся, но ты пока не сдаёшься, хотя ты устал, заскучал, но наработан уже достаточно высокий уровень, чтобы и при малом напряжении, от одного только штриха возникали шедевры, произведения искусства, бессмертные, вечные, несравнимые и несравненные... Проходят годы головокружительного калейдоскопа, вакханалий, экспериментов над собой, насильственных и вегетативных мутаций и ампутаций, ты уже научился делать с собой всё что угодно, твоя душа вымуштрована, твой мозг отточен как лезвие, остёр как раскалённая игла, твоя личность приобрела масштабы такие, что рядом с тобой нельзя находиться просто так, чтобы не прильнуть к твоей руке, не встать на колени, за тобой записывают каждое слово, а каждый твой шаг, звук, пук фиксируется видео, кино, аудио аппаратурой… Дети, встречаемые тобой на улице, совершенно незнакомые тебе дети, первый раз в жизни увиденные, бросаются к тебе с криками «папа!», твоё имя в газетах, в телеэкране, на небосводе, планеты и звёзды называют в твою честь и в честь твоих любовниц, родственников, за то, чтобы ты согласился куда-то придти, где-то выступить, что-то сказать, перерезать ленточку, поцеловать кого-то в попку, подержать на руках, потрепать за щёчку, нажать на рычажок – сражаются, бьются на смерть организации, консульства, транснациональные корпорации, университеты и монастыри. Ты – почётный президент 25 банановых республик, заочный председатель 67 партий и правительств, академик 189 академий, святой, избранный и новоявившийся, демиург, отец народов, творец, спаситель и заступник….
Но сегодня ты сжигаешь свои стихи… Потому что что-то во всём этом не так, что-то не то… Ты подбрасываешь ещё пару листочков, ты успеваешь их развернуть, мгновенно вспоминается и день, когда ты это написал, и то, почему ты написал, кому, зачем… А вот ещё пара строк… И они тоже исчезают, ломаясь и корчась, становясь пеплом, пылью, искрами. О, а вот целая тетрадка… Тут таких много… Помнится, ты специально их купил, сразу на несколько лет вперёд, когда понял, что надо серьёзнее относиться к стихам. Ты записывал туда всё, что приходило тебе в голову, а всё, что приходило тебе в голову, ты пытался рифмовать. Нет, ты не гнался за рифмой только, ты искал и разные формы, и разные ритмы, и разные рифмы. Ты пробовал всё, что только можно, что нравилось и не нравилось, лишь бы получилось. Ты почему то верил в то, что должно получиться, ты почему-то знал это… Тогда… А вот теперь… Что-то во всех этих стихах, тетрадках, клочках бумаги – не то… В тебе самом – не то. Ты всё время чего-то ищешь, пытаешься ответить на какие-то вопросы, что-то в себе успокоить, примирить, что-то кому-то или себе доказать…Тебе приходится сомневаться, мучиться, на что-то решаться, отступать, не сдаваться, не смыкать ночами глаз, специально лениться, спать целыми днями, отказываться, читобы потом с новой энергией набрасываться как хищник на уже написанное или пулемётной очередью выстреливать новым… Эти поиски уже настолько далеко зашли, что, ты стал бояться, что тебе оттуда не вернуться, не стать нормальным человеком, человеком, который будет к словам относиться как к еде, которую надо найти, приготовить, съесть, переварить, усвоить, совершить акт дефекации, ассенизировать. Бессмысленно носиться с бутербродом или куском буженины целый день, тем более неделю, месяц, годы, ещё бессмысленнее надеяться на то, что этот бутерброд будет вечен, а ты, создавший его, будешь жить в памяти благодарных потомков… Кроме того, эти поиски всё топчутся на одном и том же месте. Ты не продвинулся ни на шаг, не ответил ни на один вопрос, ты влеком всего лишь одним – верой, что всё это не зря…
…Почему то именно в эту минуту тебе вспомнился один эпизод из прошлого. Как-то это с чем-то связано… Какое-то дежавю… Тоже были черновики, не так много, как сейчас, но тоже очень много…. Они были смяты, утрамбованы в какой-то чемодан, который пришлось перевязать верёвкой, чтобы его переполненное нутро не вытошнило наружу… Это было на лестничной площадке многоэтажного дома. Кажется, седьмой этаж. Ты с чемоданом вышел из лифта. Нажал на звонок. Она открыла дверь. Она – это девушка, ей было тогда 16 или 17, у неё были длинные волосы, плоское доброе лицо, чем-то напоминающее одну французскую актрису-секси, знаменитую в те годы. Ты тогда приготовился что-то говорить. Т. е. у тебя была какая-то фраза, может две, несколько. Удалось ли тебе их сказать, произощло ли всё по твоему сценарию? А ты сам-то уверен в том. какой именно был у тебя сценарий? Ты хотел ей что-то продемонстрировать, при этом очень сильно удивить, при этом показать, что ты всё понимаешь, что ты не дурак, но всё равно это делаешь специально для того, чтобы это сделать, чтобы это было, чтобы… Чтобы было весело? Чтобы было, что вспомнить? Сжечь все свои стихи на лестничной площадке, чуть не спалив 7 квартир – для чего это было тебе нужно? Ты тогда уже знал, что с девушкой этой твоя жизнь не сложиться, ты уже находился в состоянии трагического противоречия, что тебе с ней очень хотелось остаться, но уже почему-то, нельзя, почему-то неправильно… Там что-то произошло, то ли ты ей изменил, то ли она тебе, то ли и то и другое вместе, не важно… Что ты хотел? Отомстить ей? Себе? Всей своей предыдущей жизни, приведшей тебя к этому тупику? Ты хотел начать новую жизнь? Ты хотел спровоцировать её на что-то, чтобы позволило тебе перешагнуть, переступить через всё, чтобы быть с ней? Ты хотел довести себя до того, чтобы совершить хоть какой-то поступок самому? Ты не знал, какой правильный? Ты боялся ошибиться? Ты боялся? Да, всё верно… Но было и ещё кое-что. Был этот чемодан, точнее, то, что было в нём. Черновики, стихи, рисунки, записи, мысли, самые детские, с самого твоего раннего возраста, самые последние, потому что ещё накануне ты пытался что-то такое сочинить, ты исколотил в кровь кулаки о стену в отчаяньи, потому что тебе требовалось позарез создать шедевр, такой шедевр, после которого любая девушка… Да, тебе тогда не нужна была любая, кажется… Тебе нужна была одна, та, что стояла на лестнице с выпученными глазами, при этом успевая улыбаться тебе и твоему чемодану… Да, накануне ты что там? Сдался? Или решил пойти каким-то другим путём, применить иной способ, совершенно противоположный, парадоксальный… До этого ты написал кучу стихов, текстов, сложил кучу песен, все их ты посвящал этой девушке, хотя писались они в разных ситуациях, некоторые, немного, задолго до знакомства с ней, ты титаническими усилиями добивался того, чтобы это было здорово, чтобы могло каждого зацепить, любому понравиться, чтобы… Чтобы она как-то среагировала…. Чтобы что-то произошло. Не только поцелуй, «останься, не уезжай», секс и всё такое, а что-то главное, самое важное… Ты и сам не знал что, ты просто верил… И честно писал, сочинял, пел, посылал письма, подкладывал под дверь, ходил всю ночь вокруг дома, смотря на её негаснущие окна, прячась, когда она подходила к окну, искала тебя или какое-то северное сияние, которое почему-то должно было исходить от тебя, во тьме… Ты действительно сочинял всё лучше и лучше, но… Барьер был непреодолим. Ничего такого, что должно было произойти, не происходило… Ты, конечно, фантазёр, мечтатель, идеалист, но ведь ты во что-то верил! Уже был секс, уже твоя зубная щётка, твоё полотенце появились в её ванной… Но что-то должно было быть ещё… Так не могло продолжаться! Это ожидание тебя гноило, мариновало, плющило. Оно не могло не прорваться нарывом, взорваться сверхновой, не могло не забрызгать всё окружающее какой-то липкой чёрной гадостью… Да, ещё накануне ты верил, что сможешь написать то, что всё исправит, то, что наконец-то принесёт тебе на блюдечке с голубой каёмочкой всё, чего не пожелаешь, ты верил, что сможешь создать чудо, сможешь изменить мир, сможешь быть волшебником… Но ведь ты не сдался? Твоя вера переросла во что-то другое. Иначе, зачем этот чемодан и поднятые по тревоги три пожарных наряда? Ты что-то такое новое понял…. И девушка, как ни странно была здесь уже не причём…. Чувства-то твои к ней были просты и сильно, ничто тебя не остановило бы ни от великодушия, ни от покаяния… Ты поверил в то, что, чтобы написать что-то настоящее, нужно не просто совершить что-то настоящее, нужно оказаться на грани, на самом краю, зависнуть над бездной. И дело не в жизни и смерти. Дело в отношении к тому, что ты пишешь. Поэтому-то возник этот чемодан… Ты решил идти до конца…. Бедная девушка, вместо главной роли в твоём спектакле, а, может быть, и в жизни, она оказалась зрителем, абсолютно некомпетентным и незнакомым с либретто…
Что произошло потом? Ну что могло произойти потом, если сегодня в камине сгорает то, чем ты пытался наполнить эти годы? Эти долгие годы… Сколько прошло? 15? 20 лет? Или все 35? Сколько тут всего… А ведь точь-в-точь как в том чемодане – каракули, каракули, зигзаги, овалы… Тут есть и девушки, кстати есть и та, с седьмого этажа, она до сих пор вызывает в тебе желание доказать что-то, написать что-то, есть и много других, разных, есть и годы молчания, совершенного молчания, когда ты не становился нормальным человеком с бутербродами, нет, ты затаился, затаил, готовился к прыжку, чтобы всех одним махом…, тут есть путешествия, есть друзья, добрые, равнодушные, скучные, разные, есть работа, сколько тут всяких должностей, профессий, мест!, есть одиночество, очень много одиночества, одиночество как немытая посуда, одиночество, как слишком широкая для тебя одного кровать, одиночество, как нежелание приходить домой, в пустой дом… Это всё влезло в огромный рюкзак… Еле-еле влезло. Это гораздо больше чемодана… Но камин…. Он прожорлив до бесконечности, он бездонен. В него войдут тысячи чемоданов. рюкзаков, тетрадок, слов, рисунков, томов, стихов, романов…. В этом пламени есть что-то основательное, гораздо основательнее того «не зря», того ощущения «главного, важного», того поиска, так и не нашедшего своего ответа вопроса, всего того, ради писалось всё, что теперь в этом пламени обугливается, потрескивает, разваливается на куски, горит….