Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Н. Гумилев
Бледный мартовский ветер ланцеты расшпажил,
Колыхнулись подвесок дремучие кисти.
Кофе склеил глаза. Встрепенулась душа же.
Хочешь, в пропасти снов нарисую я шаржи
На величье безликой испанской Конкисты?
В горле - мягкий оттенок горчащей мадеры -
Сексуальная вязь опошлевшей эклоги,
Анонимно вонзившейся в мякоть портьеры.
Мы - потомки сожженных за ересь труверов,
Но из разных подполий, веков, антологий.
Ни к чему бутафорская жалость пустая
В этом рубище ярком, слезливом узоре.
Помнишь пышный пожар белизны горностая
В худощавых плечах? На колени он ставит
Даже тех, чьи тела целовал лепрозорий.
Шелковистая ночь, месяц словно из замши,
Звезды в треморе легком под дозой морфина.
Этот город, в искромсанных стягах восставший,
Мертвый клапан, рыдающий, кровоточащий,
Захлестнулся кипучей слезой парафинной;
Для него мы - коррозия в жести гаражной,
Метастазы огрызок, гниющая киста.
Тонкотелым шпагатом нас ночь перевяжет,
А с утра душный ветер из воющих скважин
По столу разметает нелепые шаржи
На покрытых позором героев Конкисты.