Ты в уголке сидишь, надвинув шляпу,
Чтоб слёз твоих не видел бы никто.
Нет, не в Хургаду, даже не в Анапу,
Ты собралась, и на уме не то.
И свою жизнь, перебирая снова,
Никак понять не можешь: Как же так?
По доброте души отдать готова
Последний завалявшийся пятак.
И горечь в сердце, подкатили слёзы,
Комок обиды вновь не проглотить.
К тебе одни проклятья и угрозы,
Никто не хочет даже говорить.
А ты за двери выставлена вскоре,
Объединение разгневано слегка:
Не надо нам Тушновых, это - горе,
Что повторилось в жизни сквозь века.
Родные люди с детства запрещали
Ей рисовать или писать стихи,
И не хотели знать, так и не знали:
Стремленье к Музе для неё легки.
И собралась родных собачья стая,
В которой, как всегда, один вожак.
Куда её в халатике, не знает
поволокли. За что? Да просто так.
Кололи всем, что было под рукою,
Чтоб помутилась память насовсем.
(от акварели запах, - нет покоя )
Чтоб не писала вновь запретных тем.
Цветок на шляпе вздрагивает только,
Да это смех, ведь нервная она..
Тоскою смертной и кипучей болью
Её душа изранена, больна.
Бежать, бежать из этой ямы надо,
Забыться в людях, будет веселей.
Но и на людях нет уже отрады:
Всем ущипнуть бы только побольней.
Нарядов модных нет. Да у Татьяны
И краски нет, чтоб седину закрыть.
Платочком вновь прикроет все изъяны,
Чтобы везде успеть и всюду быть.
И если вдруг ещё беда случится:
Вопрос с квартирой нынче не решён,
То сердце уж не будет больше биться..
А ведь в неё был кто-то и влюблён.
Была любовь. И душу открывала
Отцу, сестре, Татьяна, и маман.
Но одного она не понимала:
Готовят зло, и всё вокруг обман.
Ведь та маман была ей не родною,
И изливала мачеха всё зло.
Да было трудно, страшно ей порою,
«Ну что сказать: судьба, не повезло»
Спасаясь рифмой, ты ещё в надежде,
Что вот придёт он, принц, пусть без коня.
Не будешь плакать по ночам как прежде,
Не будешь жить ты, по себе скорбя.
Держись, Татьяна, будь «второй» Тушновой.
Ты оглянись, опомнись, позвони.
Пусть в этой жизни всё уже не ново,
В себе немного что-то измени.
p.s
Мы травим человека, как собаки,
Он нам удобен только лишь в гробу.
В борьбе за место в жизни, в этой драке.
Мы спишем всё, конечно, на судьбу.