Моей дочери Виктории
в день её восемнадцатилетия
п о с в я щ а ю
Вот дошла, дожила, смогла.
Восемнадцать – как Рубикон.
Впереди жизнь, как даль – долга,
Может даже на сто веков.
Да, ты можешь теперь быть другой,
Даже той, что я не хочу.
Будь собою и только такой,
Чтоб судьба была по плечу.
Ну, а если в запале борьбы
Вдруг упрёшься в стальную грудь –
Лишь на голову выше судьбы
Обязательно в бурю будь.
Выступай, находи, люби,
И стучись, открывая дверь.
Будет трудно – меня найди,
И ведь встретимся, мне поверь.
Раскрути голубую спираль
Ещё детской своей мечты,
Пусть не будет вся жизнь – магистраль,
Но углы не затянут узлы.
Будет скучно – давай запоём,
И придумаем новый стих,
Нарисуем, сыграем вдвоём.
Скука – выход на новый стиль!
Сколько пройдено мной рубежей!
И за каждый плачу сполна.
Сколько в поле моём межей!
Неужели ещё одна?!
Хоть я мир и пришёл разделять
Окончательно «за» и «проч.»,
Но не хочется мне терять,
Унесённую ветром дочь.
Ветер МАЯ, ПОБЕДОЙ обдай,
Закружи, охмели в сирень!
Пусть трёхрядка затронет МАЙ,
С победителей сбив мигрень.
Нам ли грустью закусывать хмель?!
Рубикон переходим днём.
Новой жизни встречает свирель.
ЧТО-то завтра ещё споём!
8.05.98 г.
Перечитывая вышенаписанное стихотворение друзьям, умеющим писать стихи и имеющим привычки давать советы правильного написания, в результате получился разговор на тему понимания и осознания стихосложения, как способа самовыражения, но обязательно в рамках каких-то устоев и кем-то набранных постулатов правильности писания стихов. Космически выверенный кодекс и правила стихосложения никто до конца и даже я сам, знакомый с трудами Валерия Михайловича Лобова не соблюдает в ближайшем моём поэтическом окружении. Но тут указание было вроде попроще, что в строке: Да, ты можешь теперь быть другой, даже той, что я не хочу… Что я не хочу – сильно раздражало моих друзей. По их правилам употреблять в данном контексте «что» – это признак низкого интеллектуального мышления поэта, который обязан де использовать в крайнем случае определительное слово «которая», или вовсе обойтись без такового. Я попытался объясниться. Вот мои доводы, припоминаемые мной: представьте себе, что я хочу сказать человеку, в данном случае моей дочери, что не хотел бы видеть её «лысой горой», «мёртвым морем», или, допустим, «пустым домом». Это образы, никак не вписывающиеся в качества, которые действительно надо преподносить и предопределять определением и словом «которая», но образ – это не качество, это целая картина, на которую я не хотел бы, чтобы была похожа моя дочь. Другое дело, что я не расшифровал свое «что я не хочу». Думаю, что это упущение надо будет загладить. Я буду думать над этой темой и однажды исправлюсь в стихах.
Следующей зацепкой в разговоре о моей поэзии стала препятствие в виде стальной груди: «Ну, а если в запале борьбы вдруг упрёшься в стальную грудь…». Под сталью сразу представляется что-то твёрдое, холодное, непробиваемое. Образ конечно жуткий, но в жизни встречаются и подобные типажи, мнящие себя твердынями и оплотом всего и вся, ставящие себя выше других, что нам продемонстрировал в своё время «отец народов» товарищ Сталин. В контексте моего творчества этот – грудью стальной ограниченный образ надутого стального человека, имеет значение отрицательного героя, и я ему уделил внимание, и обратил взор моей дочери на такое возможное стечение обстоятельств, как встреча со стальной грудью.
В ЛАД И МИР