Я буду помнить вечер мая,
Когда весенний душный зной
Со мной простился, умоляя,
Чтоб Солнце встало над Землей.
И радостно летя по свету,
Играя листьями в ветвях,
Я буду помнить просьбу эту,
Держа младенца на руках.
И будет тот ни Бог, ни Дьявол,
Ни человек простой земной,
А Свет с планеты незнакомой,
Омытый райскою водой.
И локоны его, играя,
Блеснут в вечерней сизой мгле,
И души смертных окрыляя,
Он будет счастлив на Земле.
Он не король и не посланник,
И путь безгрешный выбрал сам,
Он просто праведный изгнанник,
Людские лечащий сердца.
И пусть в долине незнакомой,
Спасая души вновь и вновь,
Он вдруг заплачет в тьме суровой,
Поймет, что встретилась любовь.
И слезы горькие залечат
Рубец на сердце, что болит.
В тиши ночной его я встречу,
Услышу, что он говорит.
И сердце мигом отзовется,
Вдруг встрепенувшись чуть легко,
Мой друг, ты слышишь? оно бьется!
И на душе тепло-тепло.
Теперь уж нет того младенца,
Теперь он юноша Земной...
И красота всех смертных меркнет
Пред глаз небесной синевой.
И ничего не понимая,
Глядя сквозь дымку его слез,
Теперь уже я твердо знаю,
Что Ангел полюбил всерьез.
И боль ударила мне в спину,
Чуть отвернулась я назад.
Перед глазами все, как было,
И только в мыслях чуждый взгляд.
То взгляд врага всего живого,
Врага и счастья, и любви.
Он заберет дитя родное
И бросит в Адовы Огни.
Я в детстве счастья избегала,
Лишь для того, чтоб с Солнцем быть,
А он готов с порога Рая
На лед и пламя верно плыть.
Ведь то закон Земли и Неба,
Что Свет не может полюбить,
А если Ангел будет смелым,
Его заставят все забыть.
Глотая слезы тихо-тихо,
Смотрю в молчанье на него,
И пусть со мной поступит дико,
Он не упустит своего.
Невидим он для человека,
И смерть ему - спасенье, но
Я буду драться до рассвета,
Сражаясь только за него.
И от дальнейших предисловий,
Чтобы скорее отойти,
Скажу всего четыре слова:
"Мы стали грешными людьми."