Глава первая с половиную

               
                Глава 1,5.
                «Все залупы залуплены,
                Звезды пострижены,
                Клиторы стиснуты,
                Паспорта все получены,
                Визы проставлены,
                Регистрации вписаны;
                И этот город окажется также
                Настойчиво любим;
                Здесь отжигают
                Такие девчонки!»… 
  Из песни группы "Муммий Троолль»




    За всю следующую неделю Бурбон приглашал на посиделки Аниту с Оксаной лишь дважды, и оба вечера следовали подряд. Первый из них для остальных обитателей рекреации№, как заметили подружки, был явно не первым после их последней встречи. Темы рассказов были очевидно свернуты, и все внимание и обсуждения отдыхающих  вертелись вокруг пьесы, предложенной Бурбоном. Были ли получены ответы на вопросы девушек, заданные Елене Сергеевне не только ими, для Аниты с Оксаной тоже так и осталось загадкой. Не смотря на то, что состав участников  посиделок не менялся, к темам, поднятым в вечер пикировки Елены Сергеевны чуть ли не со всеми, больше не возвращались. И лишь иногда в минуты обсуждения персонажей пьесы подружкам казалось, что за вечера, прошедшее в рекреации№  в их отсутствие, темы эти все-таки обсуждались и, даже горячо. Бурбон был вынужден настаивать дважды на том, чтобы отдыхающие не отвлекались в обсуждениях за пределы предназначенных им в пьесе ролей. Из чего девушки сделали вывод, что их пригласили на этот раз для того, чтобы они попробовали себя в качестве зрителей. Их не вовлекали в обсуждения, не требовали вопросов, на них вообще не обращали внимания. Так  бывало и раньше, и их это не беспокоило. Они уединенно сидели  в своем уголке с неизменными чаем и вафлями и иногда становились свидетелями того, как Бурбон отводил в их сторону особенно разгоряченных спором и  обсуждениями  и навязчиво диктовал условия игры.
     Первыми, чей разговор подружки услышали, были Ученый с Бухгалтером.
     - Вам необходимо забыть, что вы можете изобрести квантовую бомбу, - внушал Бурбон Ученому, - поймите, наконец, что у вас по ходу пьесы – молодая жена с которой вы содержите гостиницу, и не более того.   
  - Я что же, не могу поговорить с ней о квантовой физике? Мне же надо о чем-то с ней говорить, когда мы наедине. Хотя бы тогда, когда мы не на глазах у зрителя.
  - Вы даже сейчас на глазах у зрителя, -  едва не горячился Бурбон. – Бухгалтер сейчас для вас не коллега по отдыху, а ваша молодая жена Ева. Новая жена, к которой вы испытываете не только весь набор мужских чувств, но и уколы ревности, поскольку по ходу пьесы она флиртует с постояльцами, строит глазки другим мужчинам… Да-да, голубушка, - повернулся Бурбон к Цапельке. – Вживайтесь в эти образы. Вы – супружеская пара, содержащая гостиницу. Молодожены. Не взирая на возраст мужа.
 - А чем мой возраст для этого плох? – с недовольством  проговорил Ученый.
 - Ни чем не плох, – вздохнул Бурбон. – Именно это вы и должны в себе культивировать, чтобы ощутить себя, наконец-то счастливым обладателем молодой красивой женщины, с которой у вас есть законное право спать…
 - Это было бы не плохо, -улыбнулся Ученый.
 - Я что должна буду с ним переспать? – округлила глаза Цапелька.
 - В пьесе этого нет, вы же читали, – спокойно поглядел на нее Бурбон. – Но запретить вам этого я не могу.
 - Для лучшего вживления в образ, - начал было Ученый, - я даже готов побриться… 
 - Вот еще – не хватало! – Цапелька фыркнула, - Никакого вживления в мой образ с вашей стороны не будет. Достаточно того, что мне придется дефилировать в таком наряде…
 - Считайте ваше дефиле подарком не только вашему супругу, за которого вы вышли исключительно по расчету, но и всем остальным; как постояльцам гостиницы,  так и зрителям. Все, что требуется от вас обоих – это на время думать, что вы – чета владельцев гостиницы. И бухгалтер в этом союзе – вы, уважаемый, - обратился Бурбон к Ученому, - как опытный содержатель подобного заведения. А она, - ткнул он пальцем в Цапельку, - ваша помощница, дорогая вам не только как жена, но и как работник вашего семейного бизнеса. И квантовая физика здесь совершенно не при чем.
 - Не, ну если для такого.., - Ученый замялся, - проникновения, так сказать, в образ,  уважаемого Бухгалтера, так сказать…
 - Никакого проникновения в мой образ не будет, - проговорила Цапелька, - по крайней мере с вашей стороны.
 - Не, ну необходимо…
 - Что необходимо!? – Цапелька аж подпрыгнула.
 - Необходимо понять, - забубнил Ученый, - что с точки зрения банальной эрудиции вкладывается по смыслу в термин «вжиться в образы супругов,  не прибегая к сексу»?
 - О чем это вы? – Бурбон аж наморщился.
 - О том, что мне было бы гораздо проще сыграть в этой пьесе свою роль, если бы уважаемый Бухгалтер согласилась бы выпить чашечку чая сегодня вечером у меня в гостях.               
   Бурбон глянул на Цапельку, затем на Ученого и с недоумением произнес:
 - Так ведь уже вечер. И какой вв.. чай? Из-за вашей супруги в вашей гостинице происходит дуэль между вашими постояльцами. Осталось полторы  недели до окончания вашего отпуска, а мы добились лишь того, что перестали путаться в тексте при его наличии перед глазами…
 - У меня очень хороший чай, - спокойно проговорил Ученый, глядя на Цапельку, - соглашайтесь, уважаемый Бухгалтер. Вас ведь тоже сегодня здесь все утомляет. Обещаю не мучить вас квантовой физикой.
 - Действительно, - Цапелька задорно глянула на Бурбона, - идемте пить чай, до завтра, господин Бурбон.
 - Хха.. – только и выдохнул Бурбон.
 - От вечера уже действительно ничего не осталось, - Цапелька вдруг взяла Ученого под руку и повлекла к выходу из рекреации№.
   Аните с подружкой даже показалось, что Бурбон был  не готов к такому развитию событий. Он некоторое время смотрел на дверь, за которой скрылись Ученый с Цапелькой, затем, даже не взглянув на девушек, вернулся в центр комнаты, где на пуфиках, диване и креслах бурно обсуждалась пьеса.
 - Смотри ка, в пьесе будет дуэль, - глянула Анита на подружку.
 - Интересно, между кем? – проговорила та, жуя конфету.
   Однако сообразить что-либо на этот счет, или даже приступить к обсуждению девушки не успели. Бурбон, приглашающим жестом поднял со своих мест Историка с Ходоком и прошел в их сопровождении туда, где только что расстался с Бухгалтером и Ученым.
 - Не задумывайтесь над тем, кто  кому из вас подражает. Оба. Выведите это из обсуждений, - заговорил Бурбон, обернувшись к новоиспеченным Мюнхаузену  с секретарем. – Даже ваши костюмы  в спектакле будут одинаковыми. И гадать на тему подражания предоставьте зрителю. Ваша задача, - обратился Бурбон к Историку, - не только провезти через границу контрабанду, не важно что; ружья или наркотики; но и заполучить в лице таможенника постоянный канал для трафика. И ради этого вы готовы на многое, не взирая ни на босса с его беременной женой, ни на хозяев гостиницы, ни, тем более, на кого-либо из постояльцев.
  Бурбон перевел дух.
- Меня же, видимо, должна интересовать исключительно встреча с беременной женой? – подал голос Ходок.
- Именно! – повернулся к нему Бурбон, - Ваш секретарь для вас не более, чем обуза, с которой вы вынуждены мириться в силу своего статуса фармацевтического магната. Польза от вашего Ульриха для вас лишь в том, что ему можно поручать дела, касающиеся каких-то специальных нюансов фармакологической деятельности, и ни в коем случае не бытовых. Он забывает оплатить связь, с горем пополам заказывает завтрак, едва справляется с покупкой  оговоренного ружья для коллекции, и ко всему прочему…………..               
 …вписывает вас  в  дуэль. Хоть и косвенно, но вписывает.
    Ходок усмехнулся.
- Усмешка, Ходок, хорошая, - так же усмехнулся Бурбон, - только о том, что ваш секретарь Ульрих провозит внутри ружей кокаин, вам не известно. По пьесе.
- Да он маньяк, - снова усмехнулся Ходок.
- Согласен, - ответил Бурбон, - но это не отменяет ни вашей неосведомленности о кокаине, ни о том, что ваш секретарь – маньяк. К тому же вы – как барон Мюнхаузен и фармацевт – маньяк не меньший.
- То есть? – Ходок сделал удивленными глаза.
- То и есть, что вы, как бизнесмен от фармакологии, не только стремитесь к распространению своего влияния в данной сфере, но и старательно множите прибыля… Со всем вашим словоблудием и дутыми чудесами.
- Да уж,,.. – вымолвил Ходок и задумчиво посмотрел на Историка, - ловить маньяков все-таки интересней.
- Эти ваши навыки никто не отменяет, - Бурбон поглядел на Ходока, как показалось подружкам, пронзительно или чуть ли не испепеляюще. – Продолжайте использовать их в повседневной жизни. И не забывайте, что пока вы – не более чем персонаж пьесы. В данном случае – бизнесмен, производящий и продающий лекарства.
- Да клал я на вашу пьесу, Бурбон, - в тоне Ходока зазвучала откровенная насмешка, - вы не хуже меня знаете, что в любой момент я могу уйти отсюда и не важно куда; и помешать в этом вы мне не сможете.
   Таких слов от Ходока Анита с Оксаной не слышали ни разу. Бурбон молча на них посмотрел и почти  шепотом  проговорил:
- Ходок может уйти отсюда в любой момент; это действительно так; но куда он пойдет – решать не ему; и он это знает; он также знает и то, что место, в котором он может оказаться, ему может очень не понравиться. Оно вам надо, Ходок? Не проще ли помочь уважаемому Историку с его проблемой и, не исключено, разойтись без претензий? Пьеса, в данном случае, лишь часть этой помощи.
  Ходок снова задумчиво посмотрел на Историка и спокойно проговорил:
- А оно мне надо?
- Надо, Ходок, надо.
- Я прошу вас, Ходок, оказать содействие, - подал голос Историк.
- Содействие в чем? – Ходок презрительно на него посмотрел.
- Ну вот! Вы уже входите в образ, - заулыбался Бурбон, - содействие в помощи, - кивнул он в сторону Аниты с Оксаной.
   Ходок засобирался что-то горячо говорить,  но Бурбон его решительно перебил:
- Такой взгляд и отношение к собственному секретарю должны быть очень свойствены барону Мюнхаузену… которому торопиться некуда в принципе.
   
    Анита с Оксаной, наблюдая эту сцену, аж забыли про чай, не говоря уже о вафлях.   
- Вы останьтесь здесь, - сказал Бурбон Историку, - а мы с господином Ходоком вернемся к людям.
  Он кивнул Ходоку и двинулся в центр рекреации№.
  Оставив в гуще репетиции Ходока, Бурбон выхватил оттуда Спортсмена и привел его к Историку.
- Забудьте сейчас обо всем, - обратился он сразу к обоим, - в том числе и о причине вашего появления здесь. Ходок сейчас выпендрился, но не более того.. Отрешитесь от того, что происходило с вами за пределами этой комнаты. За ее пределами вас нет. Вы здесь, внутри нее; и вы – партнеры  по незаконному предпринимательству; это не отменяет нашего с вами общего дела, но сейчас необходимо участвовать именно в этом.
  Бурбон снова кивнул в сторону девушек:
- Там мы сможем что-либо решить только общими усилиями. Поэтому не передергивать и не торопить события; сейчас вы, - обратился он к Спортсмену, – таможенный чиновник, а вы, - повернулся он к Историку, - его хитрый визави. Вы проворачиваете сделку по переброске коллекции ружей  Мюнхаузена через границу. О реальном содержимом перебрасываемого таможенник не догадывается. – Бурбон в упор посмотрел на Спортсмена. – и при этом он не против услуг Ульриха во всех остальных случаях. Таможенник к этому привык в силу своего  статуса…
   В таком ритме складывался весь оставшийся вечер, и Оксане с Анитой это изрядно наскучило.
   Бурбон постоянно кого-нибудь отводил в их сторону, препирался, спорил и даже сердился. 
   Во второй вечер, последовавший следом, как продолжение предыдущего, изменений в поведении обитателей рекреации№ Анита с Оксаной не заметили. Такие же споры о пьесе и ролях в ней; беседы Бурбона с новоиспеченными артистами и полное игнорирование подружек всеми.
 Днем -   включения с участием  Бурбона и Елены Сергеевны: кресло с подголовником для каждой из девушек, сновидения в паре, сновидения порознь. Вопросы Бурбона, вопросы Елены Сергеевны; и так – всю неделю; за исключением двух вечеров, на которые Бурбон решил их почему-то пригласить.
      Вечера эти подругам показались совершенно не интересными; сплошные занятия  Бурбоновской пьесой; и ни историй, ни обсуждений с вопросами не было.
   В общем,  отлучки Бурбона с обитателями рекреации№  в сторону девушек настолько перестали интересовать Аниту с подругой, что к концу вечера им даже было сделано замечание Еленой Сергеевной:
- Надеюсь, голубушки, вы не забыли о правиле двух вопросов? Вы уже второй вечер участвуете в посиделках, а интереса не проявили.   
- Но кому же их задавать? – начала оправдываться Анита, - все заняты.
- Любому задайте. Разве мало Бурбон приводил их к вам?
   Елена Сергеевна внимательно посмотрела на подруг:
- И чем по вашему все заняты?
- Репетицией пьесы, -  проговорила Оксана, и неуверенно поглядела на подругу.
- Правильно, - Елена Сергеевна взяла ближайший стул за спинку и, ловко крутнув ее в пальцах, оседлала стул лицом к девушкам, - а почему вас ничего не заинтересовало в происходящем?
- Мы ничего не понимаем в этом, - Оксана отложила  взятую вафлю в сторону и взглянула на Аниту.
   Подруга согласно пожала плечами и пригубила чай.
- Не понимаете в чем? – Елена Сергеевна нависла грудью над спинкой стула, - в репетициях пьес, в пьесах или в том, что обсуждали присутствующие с Бурбоном?
   Девушки переглянулись.
- В пьесах. – выпалила Анита.
- А уж в их репетициях и тем более, - добавила Оксана.
- И вы не задавались вопросом, для чего Бурбон все это затеял? – Елена Сергеевна поочередно поглядела на подружек.
- Н-нет.. если честно, - пролепетала Оксана.
- Нас больше интересовали ответы на вопросы, заданные вам, - добавила Анита, - в тот вечер, когда появился господин Поэт.
- Господин Поэт появился гораздо раньше. Просто на вечера в данном составе его тогда пригласили впервые, - снисходительным тоном начала Елена Сергеевна, - и ваше восхищение им, или его творчеством; это уж как угодно; не имеет связи с тем, что прямо сейчас происходит на ваших глазах..
- Но как же ответы на полученные вами вопросы? – перебила ее Анита, и в ее голосе послышался вызов, - ваши ответы. Почему мы не должны об этом спросить прямо сейчас? Нас это очень интересует.
   Елена Сергеевна задумчиво посмотрела на нее, оглянулась на группу возле Бурбона, затем еще неторопливее на репетирующих в центре рекреации№, повернула лицо к подружкам и очень тихо заговорила:
- Н-нда… а я думала, что вас заинтересует, почему все перестали надевать газетные шапочки… Послушайте, - она вновь нависла над спинкой стула. --  У меня тоже была большая любовь. Я тоже была юна. Моложе вас нынешних. И была влюблена по уши в человека творческого. Но вовремя одумалась и вышла замуж за человека надежного. И ничего предосудительного в этом не вижу. И нахожу, что и вам не следует забивать себе головы поэтами да художниками. Тем более что все мужские художества, как правило, одинаковы, а вы сейчас далеко не так молоды как я, когда вынуждена была это понять. Не отвлекались бы вы.      
- И что же тогда, по вашему, такое – любовь? – с сарказмом и вызовом спросила Анита.
- Детали ответа на этот вопрос, голубушка, как раз и прорабатываются на ваших глазах в форме репетиции пьесы. Но вопросы ваши, помнится, звучали тогда не так. Вы их повторить-то сможете?
- Мы их помним, - сарказм в голосе Аниты полностью уступил место вызову, - но чтобы быть короче и не отнимать вашего драгоценного времени от репетиции я сведу их в один. Ты не против? – глянула она на подругу.
    Та лишь согласно кивнула.
- Валяйте, - снисходительно вздохнула Елена Сергеевна, - представляю трактовочку.
   Последняя фраза всегда бесила Аниту. Она была даже уверена, что Елена Сергеевна умышленно ее провоцирует лишь бы доставить удовольствие Глухарю с Глазуньей. Сдерживая подступающий к горлу гнев, Анита с расстановкой спросила:
- Скажите, Елена Сергеевна, если образ возлюбленной в творчестве поэта начинает совпадать с реальным человеком, и этот реальный человек ускользает к человеку,  например,  надежному, что остается у поэта в качестве любви?
- О-о!.. да вы им реально бредите, - в голосе Елены Сергеевны снова засквозили глазуньевские нотки.
   Анита была готова ее разорвать.
-  Вы излишне категоричны, дорогая Анита, - раздался рядом голос.
   Собеседницы даже не заметили, когда возле них оказался Поэт:
- Возможно Елена Сергеевна права, и в вас действительно говорит юношеский максимализм. К тому же она вряд ли знает ответ на ваш вопрос. Не стоит так горячиться из-за строк.
   Но Анита уже вскочила на ноги.
-  Скесса! – выпалила она в лицо Елене Сергеевне. – Ты ничего не знаешь! И ничего не представляешь!
   На мгновение в рекреации№  воцарилось молчание, после чего где-то за стеной раздался навязчивый зуммер, а бра на стене возле пальмы замигали в каком-то припадочном ритме.
   Дверь распахнулась, и в рекреацию№ вошли Глазунья с Глухарем.
   Анита посмотрела на них, как на неизбежность.
   Глухарь двинулся в ее сторону, поигрывая в руке детской погремушкой так, словно пытаясь повторить ритм зуммера.  Анита завороженно уставилась на погремушку, улавливая ее рассыпчатый звук, и стала выбираться из-за стола.
   Глухарь взял ее покорную руку, и ритмично покачивая головой в такт одному ему слышемому мотиву,  под взглядами присутствующих повел к выходу из рекреации№ .   
- Вы не плохо поговорили о поэзии, Елена Сергеевна, - проговорил Бурбон, когда за процессией из Глухаря, Аниты и Глазуньи закрылась дверь.
- Разговор был не о поэзии. Девчонкам  вбилось в голову это письмо, - в голосе Елены Сергеевны слышалось явное раздражение. – Хотя, наверное, не обеим.
   Она внимательно посмотрела на Оксану:
- Тебе действительно интересно то, о чем спросила Анита?
   Оксана подняла глаза.
- Оставьте, пожалуйста, ее в покое, - сказал Бурбон. – Ей совершенно точно нет никакого дела до любых писем.
- Да пожалуйста! – Елена Сергеевна выпустила из под себя стул и повернулась к присутствующим. – Забиваете людям голову черте-чем, - бросила она в сторону Поэта. – Лучше бы вы совсем не писали никаких писем.
-  Ну почему же? – подал голос Ученый, - эпистолярное общение между людьми очень даже полезно.
    Елена Сергеевна посмотрела сквозь него и направилась к дивану в центре Рекреации№, оставив Оксану в одиночестве в своем углу.
-  Дело в том, что когда человек излагает на бумаге свои мысли, - продолжал Ученый, - у него включаются участки мозга, при другой деятельности не работающие… Я, например, после отпуска обязательно возобновлю это занятие.
   При этих словах Ученый как-то многозначительно и даже весело посмотрел на Бухгалтера. Та, встретив его взгляд, грустно улыбнулась:
- У меня с письмами, к сожалению, только негативные асоциации.
- В силу вашей профессии? – осведомился Бурбон. Он приглашающими жестами с похлопыванием по плечам мужчин и с поддержкой женских локотков собирал присутствующих к центру рекреации№, где Елена Сергеевна сосредоточенно вставляла сигарету в длиннющий мундштук.
- Нет. – ответила Цапелька, - просто как-то мой муж  получил письмо от одного из своих старых друзей после чего увлекся алкоголем сильнее обычного… Он был художником…
- Вы сказали «был»; его не стало? – участливо спросил Ученый.
- Не стало меня. Надеюсь,  он до сих пор жив. Мы расстались. Я устала от его метаний и поисков. После того письма он написал картину; возможно лучшую в своей жизни; и пил. Безнадежно, беспомощно и  бесповоротно.
- А что было в том письме? – спросил Поэт.
- Не знаю. Он не показывал его мне.
- Может, это было письмо от женщины? – спросила Учительница.
- Нет. Совершенно точно нет. Это был его друг из прошлого. Я сама вынула конверт из почтового ящика. Когда-то муж познакомил меня с этим человеком; они очень давно были знакомы; дружили с детства и имели друг на друга большое влияние.               
- Что ж за магическая информация  была в том письме, что так радикально изменила вашу жизнь? – Ученый задумчиво и внимательно смотрел на Цапельку, - как супруга и помощница вы, наверняка, хороша.
- О-о! Господин бородач все плотнее входит в образ хозяина гостиницы, - Елена Сергеевна посмотрела на Ученого и пустила струйку дыма.
- В роли Евы я действительно нахожу уважаемого Бухгалтера очаровательной. – ответил тот и, перехватив взгляд Цапельки, в котором просто звучало: «замолчи не медленно!», улыбнулся и сокрушенно закончил:
- Вот только супружеские обязанности милой Евы мне никак не позволяется по достоинству оценить.
- Отлично, борода! – сказал Спортсмен, усаживаясь на диване рядом с Учительницей. – А вас, дорогая, - обратился он к ней, - как жену таможенника, не гнетет ли супружеский долг?
- Ой! Не слишком ли фривольная тема? – Учительница с улыбкой и сомнением поглядела на Спортсмена и вопросительно в сторону  Бурбона.
- Нормально-нормально, – ответил тот, - Бухгалтер в роли Евы, жена таможенника в одеждах Евы, беременная Марта с характером Евы; все это очень созвучно, взаимосвязано и актуально не только для пьесы.
   Елена Сергеевна лишь выдохнула колечко дыма и промолчала.
-  Нам предстоит вычленить квинтэссенцию из отношений персонажей, - продолжал Бурбон.
-  Именно вычленить, - усмехнулся Ходок, - добыть эссенцию посредством…
- Довольно острот на эту тему. – оборвал его Бурбон, - разные вещи случаются с людьми; ни для кого это не секрет. Вас никто не ограничивает в общении, но я настоятельно рекомендую придерживаться темы репетиции.
-  Раньше мы собирались без всякого лицедейства, - не сдавался Ходок.
-  Хватит, Ходок. – Бурбон посерьезнел. – Вам, возможно, лучше, чем всем остальным известно, что то, что вы называете лицедейством, в вашей собственной жизни давно заняло прочное место. А фигурально в вашем случае угрожающе прогрессирует; что вы и сами прекрасно видите на фактах…
- На свете случаются вещи; и сердце ужасно трепещет, и ниточка тонкая бьется – в паху альвеоле неймется…
   Бурбон смолк и всем корпусом повернулся в кресле к Поэту:
- К чему это вы?
- Быть с вами приятно, вообще-то; одеты вы или раздеты, - усмехнулся ему Поэт. – И мне называть вас отрадно единственной и ненаглядной.
- Вы бы больше ерничали в роли Обломова, наш дорогой рифмующий друг; в роли Мюнхаузена и хозяина гостиницы  вы себе не плохо это позволяли. Действительно не плохо. Это не плохо и теперь. Но не прямо сейчас. Предоставьте это Илье Ильичу в вашем исполнении.            
- Полагаете, что путешествующий Обломов приобрел в характер долю цинизма? – с иронией произнес Поэт.
- Полагаю, что да.
- Тогда что же вы собираетесь вычленить? Или выклянчить из этой пьесы?
- Любовь нна! – с той же иронией ответил Бурбон.
- И зачем? – Поэт подошел к нему почти вплотную.
- Чтобы использовать ее, - поглядел снизу вверх Бурбон.
- Интересно как? –  почти навис над ним собеседник.
- Меркантильно, - не меняя позы ответил Бурбон.
- Или не использовать? – ирония осталась в голосе Поэта.
- Или не использовать, --  спокойно повторил Бурбон. – Но все равно меркантильно; вы же позволяете себе такую роскошь, почему мне нельзя?
- Это каким же образом?
- Очень просто; есть же люди, считающие, что суицид избавляет их от ответственности. В первую очередь перед собой; остальные очереди потом; и в этой очереди среди прочих вынуждена стоять и любовь. Так почему бы этим не воспользоваться? Я имею в виду в данном случае безнадежный простой любви... В чью пользу тогда она простаивает? Это ли не использование ее? Как считаете, дорогой Поэт? Или не использование?
- Ясно.. Любовь к любви – привязанность к страданью… Вы меня не поняли, дорогой Бурбон; есть любовь исчерпывающая..
- Затаскали вы это слово..
- И есть любовь исчерпывающаяся..
- Да-а, Елена Сергеевна заострила наше внимание на разнообразии этого чувства.
- Или ощущения?
- А между ощущениями и чувствами есть разница?
- Для меня да.
- Все поэты одинаковы. Вся разница между ними лишь в том, что они не договорились о терминологии..
- Им это и не нужно..
- Да. Гораздо нужнее стреляться и вешаться…
 
- У меня есть вопрос к Бурбону.
  Голос, раздавшийся в рекреации№ заставил всех посмотреть в сторону Оксаны. Елена Сергеевна аж развернулась на диване, и будь он стулом, наверняка бы его оседлала.
- Я могу его задать? – спросила Оксана.
- Разумеется  да, - сказала Елена Сергеевна.
  Оксана взялась за пустую чашку, зачем-то заглянула в нее и  тихо проговорила:
- Зачем Бурбону пьеса?