Глава 7,0.
Сквозь шелест чего-то металлического и тонкого пробивалось радио. Голос стариковский и очень уверенный неторопливо вещал:
- Плохо, очень плохо, что молодой человек приходит в армию неоперившимся юнцом. За его плечами всего лишь один курс института или еще чего-либо в этом роде. И тех элементарных знаний жизни, которые можно назвать опытом нормальных человеческих отношений, у него нет, или они присутствуют в столь незначительной мере, что первые же дни пребывания в армии способны полностью вытравить даже самою память о них. В школе и дома он подчинялся преподавателям и родителям. Их авторитет в той или иной степени довлел над ним постоянно. Даже студент, человек, в общем-то освободившийся от комплексов домашней жизни, на первых порах ведет себя скорее как сорвавшийся с поводка молодой спаниель, нежели как зрелый самостоятельный муж. Безусловно, есть и бунтари. Они не приемлют ни чьих авторитетов, хотя на всю катушку пользуются благами, создаваемыми этими авторитетами. Привыкая бунтовать, они дольше других задерживаются на стадии инфантильности, ибо бунт их направлен прежде всего против взрослых. И не заметив, что сам-то бунтарь давно уже вырос и вполне способен творить себе подобных, он по прежнему закупоривается в своем бунте, отгораживающем его от отцов, которые, по его мнению, не способны вникнуть в ребячьи нужды своего дитяти. И вот, молодой человек попадает в дружный армейский коллектив…
Стечник прислушался к затылку… Он гудел… Чертово радио. Зачем Ходок его включил?.. Ходок?.. Это же Ходок его включил… Значит Ходок существует, и все это не сон?..
Металлический шелест на мгновение прервал голос неведомого старичка; затем он кашлянул и продолжил:
- С первых же дней общения со своим непосредственным начальством школяры и студенты могут отречься от прежних авторитетов. Бунтарь либо замыкается и присматривается, либо бунтует дальше.
Голос из радио стал назидательным и чеканным. Говорил явно военный:
..- В обоих случаях он остается неспособным понять то, что видимые им отношения существуют только в армии. Годы службы становятся для него периодом тотально концентрированного самоутверждения. И если сначала он подчиняется, то после появления первых подчиненных его поведение иначе как куражом назвать нельзя. Меняются походка, речь, повадки, и юноша уже идет гоголем, плывет павою, а к концу службы превращается в нечто расфуфырено-важное, чему и название-то подобрать крайне сложно…
Надо выключить это радио, подумал Стечник… Есть-то как хочется…
..- и вернувшись к жизни гражданской наш молодец все еще по инерции чувствует себя персоной номер один; а отсюда вытекает…
- Отсюда вытекает, что ми-восемь по тебе плачет, Маршалл, - раздался вдруг другой голос.
Это – не радио, - осенило Стечника. Он открыл глаза, и выпрямив затекший торс, подался вперед, уставившись на то, что только что звучало как радио.
Два мужичка, сидевшие на кровати Ходока, ели шоколад, лежавший в обертке у одного из них на коленях, и без любопытства разглядывали Стечника.
- Очнулся, милок? – проговорил мужичонка, голос которого Андрей принял за радио. – Вот видишь, как плохо бывает косить от армии…
- Он еще школьник, - другой мужичок, с шоколадом, отломил кусочек от плитки и протянул его Стечнику. – Ему до армии еще далеко.
- Жениться-то он хотел по взрослому, - недовольно и осуждающе сказал тот, кого, видимо, и называли Маршаллом.
Ничего военного в его облике не было, может быть только, выражение лица показалось Андрею подходящим к недавно услышанной речи. Да еще глаза. Они говорили о том, что их обладатель, похоже, очень давний здесь постоялец.
- Вы и есть Маршалл? – спросил Стечник, положив шоколад в рот. – А где Ходок?
- Ходит, - человек с шоколадом зашелестел фольгой, пряча лакомство в карман пижамы, - на то он и Ходок.
- Маршалл рода войск, - исполнявший радио торжественно протянул Стечнику руку.
- И какого же рода это войско? – спросил Андрей, пожимая такую же маленькую, как у него самого, ладошку, только сухую и заметно сильную.
- Какое вверят, то и поведу.
Стечник тоскливо вздохнул и опустил голову.
- Да ты не киксуй, - сказал приятель Маршалла.
- Какой сегодня день? – тихо спросил Андрей.
Мужички замялись:
- Надо спросить того, кто считает дни… Они здесь все одинаковые…
- А что? Вверят, и поведу, - недовольно проворчал Маршалл. – Вы что думаете, не смогу? – он начал раздражаться, - Вы думаете, что такое армия? А? Это тебе не от присяги бегать!
Последние слова очевидно адресовались Андрею.
- Да успокойся ты, - человек с шоколадом в кармане похлопал Маршалла по колену, - ну что, что такое армия? Расскажи парню; только не кипятись.
- Армия – это … Ты думаешь, я ошибаюсь? – Маршалл голосом снова стал походить на радио. – Время покажет, ошибаюсь я или нет. Оно уже сейчас на моей стороне частично… А ты, сынок, слушай. Тебе полезно.
Он встал, и словно с трибуны начал:
- У меня есть все основания полагать, что армия есть следствие войны, а не ее причина…
Стечник закрыл глаза и осторожно прижался к стене.
Маршалл, заложив руки за спину, стал расхаживать между кроватями, и поочередно вперивая взгляд в слушателей, сыпал тезисами:
- Всякая армия, во все времена, создавалась с одной целью: вести боевые действия. И ни одна война не начиналась лишь из-за того, что существует армия, которой нечем заняться. Другими словами: любая война является в какой-то степени матерью участвующих в ней армий. Да и действительно, - Маршалл остановился напротив Стечника и посмотрел на него демонически, словно желая взглядом заставить его открыть глаза, - для чего иного человек одевается в доспехи, униформу, берет меч или автомат, как не для того, чтобы убивать себе подобных.
Видя, что молодой человек никак на него не реагирует, Маршалл понизил голос и менее назидательным тоном проговорил:
- Но ведь само состояние войны противно человеческой природе… И что же? – он вновь взял выше и отвернулся от Стечника. – Чтобы оно не воспринималось так мерзко, решено всех поставить в один строй, причесать под одну гребенку и всех сделать максимально похожими… Не обидно умирать коллективом, в котором все кажутся тебе равными хотя бы внешне, где всякая индивидуальность максимально подавлена уставом.
Оратор на миг замолчал, и глянув на Стечника, застывшего с закрытыми глазами, более спокойно продолжил:
- Я не принижаю его достоинств, но хочу показать и обратную сторону медалей… и орденов с лентами… Так вот… Дай шоколаду, - обратился он к своему приятелю, молча и внимательно за ним наблюдавшему.
Тот полез в карман, и хрустя фольгой, развернул на две трети уничтоженную плитку.
- Не мне. Ему. – отрывисто сказал глава рода войск и ткнул пальцем в Стечника.
Андрей открыл глаза; Маршалл довольно хмыкнул и вновь двинулся по комнате, включив речь:
- Где один тупица-самодур, возведенный в командный ранг, способен отравить существование как своим подчиненным, .. так и вышестоящему начальству? И ведь никто не будет искать на него управу; и вовсе не потому, что это невозможно. Нет! Просто нет желания связываться. Ведь если взять солдата, - Маршалл резко склонился над Стечником, жующим шоколад, чем заставил его откинуться назад так, что Андрей Андреевич чуть было снова не стукнулся затылком о стену, - то он в армии человек временный. Он отбывает там свой двухгодовой номер; пришел, ушел и вся недолга. Ему глубоко похрену склоки с начальством. Чего ради идти против, если заведомо известно, что все это – временное явление. Немного потерпеть – и домой; а там все забудется…
Маршалл обвел взглядом комнату в поисках дополнительных слушателей:
- Ничего не забудется… никто не забыт… и ничто не забыто… - и вдруг перешел на лирический тон, - Люди же равные самодуру по статусу, сослуживцы, в основной своей массе занимают позицию невмешательства. Почему? – Маршалл стремительно выразительно посмотрел на каждого из присутствующих, словно ответ был у кого-то из них, - Объясню прямо сейчас, - угрожающе проговорил он:
- Все офицеры, с которыми мне доводилось беседовать о смысле службы, сходились мнениями в одном: их номер в армии, в отличие от солдатского, растянут гораздо на дольшее время; и чтобы максимально облегчить себе службу, некарьеристы; с карьеристами все ясно; подспудно примешивают к лозунгу «не за страх, а за совесть»… Здесь, кстати тоже есть нюанс…
Маршалл замер на полушаге и повернулся к Стечнику:
- Как правило, тот с кем расстался страх, так и не узнает, что такое – совесть, а тот, кто сначала расстался с совестью, как правило трусливей зайца…
- Таки что ж они такое примешивают, Маршалл? – ирония в голосе держателя шоколада Маршаллу не понравилась.
- К лозунгу-то, ты имеешь в виду? – зловеще процедил он, обернувшись, - все очень просто. Безупречная служба обезопасит их головы от лишних шишек сверху.. А ведь за двадцать пять лет шишек-то этих сыплется ойойой сколько… Слово совесть я также, как и устав, нисколько не умаляю. Основной вводной в офицере…, - Маршалл задумался, - или в офицера..?.. короче, это – совесть. Она же обратная сторона чести. Но вот это чувствишко собственного благополучия, тем не менее, есть. У кого-то оно представлено в малой степени… а кое-кто взял его за основу службы. …
Маршалл перевел дух и с пафосом продолжил:
- Вот от сюда-то и невмешательство и чинопочитание. Потому-то бездарность труднее всего вывести на чистую воду именно в армии…
- Посмотри Ходок, какую уникальную сволочь мы пытаемся адаптировать, - в дверях в комнату, неизвестно когда раскрывшихся, стояли два человека в пижамах, и одинаково сложив руки на груди, видимо, очень давно слушали Маршалла.
Стечник посмотрел на них и потянулся к шоколаду, который приятель оратора положил на тумбочку Ходока.
Человек в дверном проеме, занимавший его большую часть, был, как и все присутствующие, одет в пижаму, с той лишь разницей, что на голове его , в дополнение к росту, красовалась шапочка из газеты. Он посмотрел на Ходока, стоявшего рядом, потом на Маршалла, недовольного тем, что его прервали, и миролюбиво подняв ладонь, кивнул оратору:
- Продолжай-продолжай, ваш-бродь. Очень интересно.
Маршалл прищурился, глядя на человека в газетной шапочке, и выбросив руку с вытянутым указательным пальцем в его сторону, обратился к Стечнику:
- И вот эти мужи в офицерских погонах призваны храбро защищать отечество.. Однако заметим….- Маршалл навис над съежившимся Андреем, - пройдет пятнадцать-двадцать лет, и высшие командные должности в армии займут люди, не видевшие войны. Что смогут они дать военной науке? В состоянии ли они планировать боевые действия, если о кровопролитии имеют отвлеченное понятие?
Маршалл выпрямился, вразвалку сделал пол-оборота туловищем и обратился к стоящим в дверях:
- Ни один так называемый локальный конфликт не способен мобилизовать солдата так, как настоящая война на его родной территории… с ее разрухой, потерями и таким напряжением всех физических и моральных сил.. как фронта, так и тыла.
Маршалл замолчал и медленно оглядел слушателей, которые для него сейчас, похоже, были солдатами, выстроенными на плацу.
- Нет! – вдруг выкрикнул он и указательным пальцем ткнул в сторону шевельнувшегося было Ходока. – Ни в коем случае! Не призываю я войну. Я противник ее и буду таковым до конца..
- Ты не логичен, Маршалл, - произнес Ходок.
- Ты ничего не знаешь о логике, - ответил Маршалл и ловко забрал остатки шоколада из фольги, - я твердо уверен, что разгильдяйство, беспорядок и злоупотребления, имеющие место в армии, процветают исключительно на почве бездействия войск... Римские легионеры, например, обустроивали такие фортификации, что существуют до сих пор. И это не зря – лучшая пехота всех времен и народов… все что оставившая после себя – термины воинского устава для врачей.
Маршалл подскочил к двери, смерил взглядом Ходока; снизу вверх; остановил взор на его макушке, словно силясь разглядеть там пилотку, и перевел взгляд на грудь исполина, стоящего рядом. Он похлопал по ней ладонью, и усмехнувшись, заговорил снова:
- Да вот вам простой пример… Ни один боксер, как хорошо подготовлен бы он не был, находясь в углу ринга, от слишком долгого ожидания боя испытывает если и не мандраж, то во всяком случае, неуверенность.. Он видит в другом углу соперника равного себе… и это только на первый взгляд; проходит час-другой-третий, а боя нет; секунданты обеих сторон ведут переговоры, и ведут долго; даже возможно плодотворно. Но бойцу-то от этого не легче. Находиться в постоянной боевой готовности ему все сложнее, и он вынужден рассла*****ца, - выкрикнул вдруг Маршалл, - чтобы успокоить нервы… дать отдохнуть мышцам, .. перестроиться эмоционально. Но вот проходит день. Представьте себе только, что такое на ринге возможно, - Маршалл обвел глазами воображаемый плац. - Другой-третий-месяц, а боя нет.. Секунданты изредка перебрасываются словами, бойцы смотрят из своих углов и ждут... Ждут год. Десятилетие. Для поддержки формы тренируются во время переговоров секундантов… Ну а к чему может привести тренировка в состоянии боевой готовности? – Маршалл развернулся как на каблуках, забыв, что на нем тапочки. Взмахнул руками ловя равновесие, и положив одну ладонь на голову, другою отдал честь окну, - Это будет в ущерб как тренировке, так и боеготовности..
Он вытянул руки по швам, склонил голову набок и искоса посмотрел на Стечника, тяжело и обреченно вздохнувшего. – И в результате боксеру все это надоедает. Проходит время, и он становится неспособным привести себя в состояние полной боеготовности; то есть в то состояние, в котором он был в самом начале, когда поединок казался неминуемым…
Стечник исподлобья посмотрел, как реагируют на речь Маршалла присутствующие и с удивлением заметил, что все до единого внимательно и невозмутимо, даже без тени улыбки, слушают главу рода войск.
..- постепенно система чередования расслаблений и мобилизации сил приводит к сокращению промежутков между ними.. А это верный путь к частичной утрате боевой готовности. Ну а где частичная, там недалеко и до полной... К тому же такого рода бездействие ведет к неуверенности..
- Ты говорил уже это, - подал голос человек в газетной шапочке.
Маршал заложил руки за спину, подошел вплотную к тумбочкам и устремил взгляд в окно:
- Из неуверенности, вводители даров и выводители бездарности вы мои, вытекают самые непредсказуемые последствия.
Он оглянулся, снисходительно посмотрел на воображаемую армию, и продолжил:
- Успели вы первым толкнуть неуверенного и толкнуть достаточно сильно; поверьте, он до конца покатится в том направлении, которое вы ему выбрали. .. Вот и подталкивают наших воинов то устав, то прелести гражданки.. а то и не одной…И перевес здесь явно не на стороне устава. И вот вам в пример еще раз локальные конфликты, где всегда поначалу разболтанность и незнание методов ведения войны приводят к неоправданно большим потерям; а отсюда неуверенность каждого: выживу или нет? – Маршалл отечески хлопнул Стечника по плечу, - и как следствие озлобленность. .. Даже против мирного населения…
Пыл Маршалла начинал иссякать, словно батарейки, поддерживающие в нем энергию, стали садиться:
- Да и действительно как можно разрабатывать успешное ведение боевых действий сидя за настольным макетом полигона с игрушечными танками и солдатиками?
Стало заметно, что оратор устал. Он утомленно оглядел слушателей. Теперь это был уже не плац. Перед ним простиралось поле боя, покрытое трупами и изувеченной техникой. Устремив взор сквозь газетную шапку в дверях, Маршалл заговорил так, как будто именно этот головной убор остался единственным слушателем после отгремевшей битвы:
- Никогда еще стратегическая мысль должным образом не развивалась в мирных условиях. Она закиснет, зайдет в тупик, если не найдет практического применения… А где?! Где оно – применение?.. Тем более стратегии ядерной войны?.. У кого и откуда опыт такой войны, если ее еще не было?.. О каких тактических и оборонных методах может идти речь, пусть даже с запланированным учетом потерь, если никто не сталкивался с этими методами? И с масштабами ведения такой войны... Если такая война случится, - Маршалл грустно посмотрел на Стечника, - ни для кого не будут новостью разрушения колоссальных размеров..
Глава рода войск вздохнул, задрал голову и уставился в лампочку, свисавшую с потолка:
- Но помимо всего прочего, такая война покажет еще и колоссальную бездарность очень многих военачальников… Жаль будет лишь только, что мы с вами этому факту успеем разве что удивиться.. на большее времени не останется.
- Это конечно не полигон, Маршалл.. Но как просто гон – уже не плохо.
С этими словами человек в газетной шапочке несколько раз хлопнул в ладоши.
Маршалл посмотрел на него как на пустое место и сел рядом со Стечником.
- Представляешь, - громила выдвинулся из дверного проема и сел по другую сторону Андрея, - и это еще при том, что его отучили от крика «молчать!». – и резко топориком протянул Стечнику ладонь представившись:
- Инженер.
- Канализации человеческих душ, - буркнул Маршалл.
Ходок сел напротив, рядом с молчаливым хранителем шоколада, и кивнув в его сторону, сказал:
- А это – Геолог.
- Отсюда есть выход? – спросил Стечник.
- Ну… если только не надолго, - ответил Ходок. – Ты ж понимаешь; до первого мента.
- Что ты ему объясняешь? – снова заговорил Маршалл, - он сам мент и знает это.
Стечник удивленно посмотрел на него:
- Откуда вы знаете, что я – мент?
- Да ты мне не выкай. – Маршалл встал и пересел на койку рядом с Геологом и Ходоком.
- Ты сам говорил, - сказал Ходок. – Хотя, как мент ты не выглядишь.
- Здесь принято верить тому, что люди о себе рассказывают, - Инженер прикоснулся к козырьку своей газетной фуражки, - а выйти можно через водку.
- Через водку? – Стечник озадаченно на него уставился, - это как?
- Ходок объяснит.
- Не поймешь эту молодежь, - возмутился вдруг Маршалл; батарейки внутри него, похоже подзарядились, - от присяги бегают и от закоса тоже…
- Да успокойся ты, - вступился за Андрея Геолог. – Ты достал уже парня со своей присягой..
- Что ты имеешь против присяги? – Маршалл вскочил, и поморщившись, снова сел, посмотрев на Геолога так, словно тот был обделавшимся на его глазах дневальным.
- Да ничего я не имею против присяги, - спокойно сказал Геолог.
- Что ты имеешь против клятвы на верность родине? – Маршалл уперся руками в колени и нагнулся, вплотную приблизив лицо к сохранявшему спокойствие Геологу. Вонь от обделавшегося дневального продолжала терзать Маршаллу ноздри, и только его высокий военный статус не позволял ему оставить Геолога в покое, не получив ответа.
- Я не против клятв, - произнес Геолог, глядя в маршальские глаза, - но меня, Маршалл, признаюсь, удивляет тот факт, что клятву на верность родине сделали законом...
- Что-о? – выдохнул глава рода войск.
- А то! – в голосе Геолога послышался вызов, - юридически постановили вменить в обязанность каждому любить отечество. Неужели ты думаешь, что от этого человеческий патриотизм непомерно возрастает?
Маршалл выпрямился, огляделся, словно ища поддержки у остальных, и не заметив ни в чьих глазах сочувствия, раздельно проговорил:
- О-бо-снуй.
- Да легко, - Геолог откинулся на кровати, и шурша фольгой от шоколада с задором, посмотрел на замершего над ним Маршалла:
- Ты думаешь, что минувшие вояки отдавали свои жизни с меньшим пылом когда не присягали на верность родине? А ведь многие из них не принимали присяг, - голос Геолога был уверенным, Он словно отчитывал Маршалла, давая теперь ему ощутить себя дневальным, - и тем не менее эти люди за отечество не только встали, но и легли. Так для чего же, по твоему, она существует, присяга?
Маршалл начал крутить головой в разные стороны, как борец, разминающий шею перед выходом на ковер. Геолог же, перейдя на будничный тон, продолжил испытание маршальского терпения:
- Вот тебе, голова, вот тебе руки, - он жестами обозначил соответствующие конечности, - а вот тебе родина. Плохая она или хорошая, но это твоя родина. Сделай ее лучше, если она тебе не нравится, но не оставляй ее даже если она идет ко дну. Смысла не имеет…Потому как каждая птичка, где родилась, там и пригодилась..
Геолог выпрямился на койке и насмешливо посмотрел на взведенного Маршалла:
- И если это понятно, то и без присяги можно обойтись…
- Измена, - выдохнул Маршалл и замотал головой, - измена.
- Ну будет тебе, - примирительно сказа Инженер и встал. – и так понятно, что перед нами не легкий бой, а тяжелая битва.
Маршалл понуро поплелся из комнаты.
Стечник почувствовал, что шоколад не утолил голод.
- Здесь кормят? – спросил он.
- Кормят, - сказал Ходок и закрыв дверь за Инженером и Маршаллом, сел рядом с Андреем. – А насчет водки не беспокойся; за обедом я тебе все объясню.