«в ту душную ночь где-то в Эрио…»
Д. Джойс.
***
Покусывая перо гелевой строчить
о не скромной прелести некой Мери Робинсон
восхваляя наперегонки – как адепты «Озёрной школы»
её лодыжки и локти – хоть она и предпочтет
безродного авантюриста Хэтвилда
вторая натура – привычка выбирать
свою противоположность.
Лика.
Когда это всё начинается с дансинга
и близко лицо её очерчено вспышкой
и нечаянно качнется прибоем бедро – драйв
киноварь габаритных огней – медленно
выезжает за кадр – отчаливает рапидом
город – гигантский корабль Филлини
не вписывается в поворот – узкий фарватер
теряя звёзды в кильватерных завитках
засасывает под ложечкой моста
чуть отстаешь – поправляешь платье
выбираемся из скрежета спускаясь с холма
бульвар Сан-Сет ты растерянно смотришь
на пустынную улицу словно ты одна
и смех подвыпившей парочки
заставляет тебя тесней прижаться ко мне
твои Лоадамийские серьги пахнут рекой
чёрной радугой я перекидываю мосток
к тебе – своей жажды.
Тринити.
На тривиальное яблоко оскалилась
капелька крови в уголках губ
это как удила закусить – облаком правит сюрреализм
перечитал притчу о стертом файле и как крэкнуть
целомудрую прогу подругу – мне надо понимание
(она мне – глядя в окно)
в верхнем правом луну – обратную сторону
и там – побродить так запросто
сбивая пыльцу в Море Дождей
с камней базальтовых
и тут без перехода – словно во власти
испанского танца – с рвением каудильо
ты срываешь арабески с моего костюма
для корриды – ломаешь бандерильи
трибуны свистят во второй терции
когда плохо играю со смертью
прижат быком к борту арены
слышу – как с пасадоблем из меня
долгожданно истекает в песок
решимость еще одного дубля
De Dentro a Fuera – последние такты
(закуривая) – купи мне кусочек Марса
или белого песка Гизы
случайно угаданные числа нами правят
радиоуглеродный анализ скажет что
мы уже не живем и нами правит матрица
но этот иллюзорный мысок
так реален – Тринити де-жавю
вжимаемся время обманывая.
Либрета.
В некое безветрие где зарыта клепсидра
занесена песком Лесбоса
и Орфеева голова плывет покачиваясь
как в арыке заравшанская дыня
и плюет на античную выпечку лип
вечёр на зонтичных роса проклюнется
венецианское чело её с испариной на лбу
вавилонской блудницы торг недолгий
да прославится вымя жестоковыйное ее
млечный путь как путы – длят взора
с пеленой марта – мирты Кипра дымят
сам пойло Iggy Popa с холма Дилана
скатываясь на заду любовницы
с Нижнего Новгорода до Верхних Волок
сколько не глядел в книгу распахнутого халата
без предисловий и действующих лиц пиеса
входят двое – герои среднего возраста
и без реплик на узкой тахте дышат
устраивают громоотвод в катушку Теслы
логарифмической линейкой мерят бутон
Таитянской Афины и сколько молока надой
всё задом наперёд нейромедиаторы сжаты
у Посадницы Марфы красен долг
ночного пастбища куда уводят
табуны – вот те святая пятница.
Айдабелла.
Мой бледный зверь на островке кизила
сквозь пенную косу прибоя
раскинув руки над бурьяном лиры
несётся обдирая ноги
сквозь ночь
сквозь лунные деревья
в коротком платье с раненной коленкой
лицо ее еще недавнее так близко
как светлячок уловленный ладонью
вдруг вырвался
и затерялся в лунном плеске.
Грейди.
Так и плыть от Хабаровска до Таормины
пошатываясь от водки и качки
щелчком выстреливая чайкам окурки
причалив ненадолго к островку Нантакет
рыбачить с барменом из забегаловки
(что себе в убыток свёл нас двоих)
нашарить в рукаве залива диковинную раковину
выловить бутылку с запиской «А мы тут жутко надрались».
непременно что-нибудь купить на память
кедровую шишку – чашку «Тиффани»
слизывать с твоей солоноватой кожи фисташки
в твоих глазах навзничь – цвета имбирного эля
кусочек меня на краю краба неба
лёгких экипажей кавалькада шлёпает к горизонту
ты воображаешь себя похищенной Европой и садишься
на спину синего быка – подтянув к животу загорелые ноги
мы плывём по песку мимо прибрежного вереска
и размытого волной замка с выдуманной мечтой
которой мы заслонялись от возможного
как перышком куропатки от солнца
в поисках нас метались светляки
пока мы прятались в корзине ивняков
высыпая семена в песок вызревшего света
и казалось что еще немного и мы
повзрослеем еще на одно на лето.
Лайла.
…она всегда приходит – ставит свой маленький чемодан на стол, берет полотенце и идет в ванну, сбрасывая по дороге туфли.
Немного погодя, выходит голая, достает свой шампунь и, оставляя мокрые следы, скрывается за дверью.
Я успеваю заметить на ягодице не загорелый отпечаток листика конопли.
Мы молчим до того времени, пока я не начинаю наливать себе чай.
– И мне плесни. Вернее, говорит она – я же продолжаю молчать – пью и читаю Мишеля Фуко (пытаюсь читать).
Она роется в холодильнике, достает Бри – вопросительно на меня смотрит.
Я чувствую ее взгляд – вернее, я и не упускал ее из виду. Перелистываю назад страницу – будто что-то упустил.
– Ну-ну … хоть плесень у тебя есть. Ты же раньше не любил голубые сыры.
Дана Блу – Бри? – Может и маслины у тебя есть – бука.
Плесни – плесень – сень листика лизни
выравнивание синусового ритма
Опять ты смотришь сквозь меня, я как окно.
Снова утыкаюсь в книгу, она мне не мешает.
до дыма в небо
смешанного с пеплом ботвы
Она роняет с кусочка хлеба свой бри, лезет под стол. Что-то долго, я заглядываю туда же.
Наши глаза наконец-то встречаются.
Она улыбается и заговорчески мне подмигивает – в распахнутом халате покачиваются ее маленькие грудки.
Показываю ей на найдёныша за ножкой стола. Выбравшись и сдув метафорическую пыль, отправляет его в рот.
За окошком – кусочек берёзового пирога подпаленного осенью. Поднимаюсь и прикрываю форточку.
срывают с себя одежду околки
сентябрьские иды несут
ржавые лезвия
у самого тела земли.
С мокрых волос ее падают капли на стол. Я следил за ней из окна – как она подходила к дому. Всегда чувствовал её задолго – за несколько дней, за несколько сот метров, за несколько шагов. Её каблучки в такт моего сердца. Спрятал подальше её снимки.
Налил, выпил водки. Чёрт, она настырна как ребёнок. За спиной, не касаясь меня, дышит мне в затылок.
Как птица заглядывает через плечо, приподнимаясь на носки.
- Я знаю тебя – ты под столом хотел мне улыбнуться. Зажимает ладонью пах и поднимает руку как на уроке
– А можно мне сбегать пописать?
Так близко твой зрачок с форсированной цветовой гаммой – не ведомо тебе как в склерах акварельно
с водой смешивается кадмий и легкое сожаленье – стекающее с меча в травы.
Как он меняется – от легкого дыханья прели опадающего сада – он похож на колесо дхармы – грани иного – нити Арахны.
Врастают в протуберанцы зеленого гинко – пива хмельного, где уловлены тайны похищенной янтарной комнаты,
к которым тебе нет доступа – пока я не пройду океаны и на забытом острове – утопая в песке – погибая от жажды,
может быть, скажу – зачем ты рядом.