…Что это? Едва уловимый запах наполнил помещение, вызывая смутные воспоминания о чем-то тревожно-радостном, связанном с далекой юностью, влюбленностью и ожиданием чуда. Знаете, бывает в ранней юности, по утрам, такая удивительная легкость, переполненность жизнью, что кажется, будто нет ничего невозможного.
Раз за разом, жадно втягивая ноздрями воздух, я пытаюсь определить происхождение встревожившего меня запаха, но слабый аромат уже улетучился, оставив лишь смутные воспоминания и невольное разочарование.
Но сладко-дремотное состояние вытесняет все другие чувства и ощущения, - глаза закрываются... и вот я уже бегу по тропинке, вдоль нашего футбольного поля, сворачиваю к подкосившемуся забору, здесь ржавые прутья разогнуты чьей-то рукой настолько, что можно выбраться на прилегающую к школьному двору улицу. Протиснувшись сквозь решетку, бегу по мокрому от утреннего дождя асфальту мимо старой акации, в дупле которой мы прятали ранцы, мимо газетного киоска, облепленного объявлениями, мимо аппарата с газировкой, кажется он называется сатуратором. Дальше через сквозной двор на соседнюю улицу, мимо здания краеведческого музея (дома с мемориальной доской) кажется в нем когда – то жил какой – то знаменитый писатель, или учитель, или герой, какой – то войны... И вот, под одиноко раскинувшемся каштаном, вижу её: в светлом ситцевом платье с заколкой «бабочкой» в огненно-рыжих волосах. Она замечает меня, в светло – серых её глазах вспыхивает радость, как это здорово когда тебе рады такие глаза. Я подбегаю к ней, на несколько мгновений все замирает...наши пальцы соединяются и начинают изучать друг друга.
Я провожу тыльной стороной ладони по ее щеке, и свежий весенний воздух заполняется ласковыми колокольцами её смеха.
- Я тебя ждал!
- Нет, это я тебя ждала!
- Да нет, я долго тебя ждал!
- Сколько?
- Сколько себя помню.
- Обманщик.
«Обманщик» в её устах звучит как «любимый», как признание, как поцелуй в губы. Непослушная, выбившаяся прядь падает ей на глаза, она пытается сдуть её, не желая выпускать захваченный ворот моей рубашки. Из раскрытого окна второго этажа доносится прекрасная музыка, кажется это вальс Свиридова «Метель». Мы стоим еще некоторое время прижавшись друг к другу, и все вдруг...
...Я пытаюсь сбросить липкие, тяжелые лани сна. В голове мелкой жилкой пульсирует смутная мысль, все путается: мысли, окружающие предметы, имена, события ...
- Я боюсь!
- Чего?
- Умереть.
- Да, что ты, глупая. Мы будем жить вечно!
- Правда?
- Конечно!
- Обманщик!
«...Не спать! Только не спать!» - разрывалась в голове тягучая мысль. Пытаюсь раскрыть глаза, но веки непосильно тяжелы. Во рту отчего-то солоно. Пытаюсь поднять руку – от неимоверного усилия накатывает тошнотворная волна. Сквозь закрытые веки пробивается свет. Откуда-то сверху и справа – должно быть с потолка…
…С потолка, как бы входя в вираж, планирует подвешенный на растяжках самолёт. И много книг – очень много, словно в библиотеке. Они стоят на открытых стеллажах и на полках под стеклом. Вынимаю томик стихов Блока, открываю наугад, - возле названия выведенная грифелем птичка, декламирую на распев, с утрированным чувством: «Есть в напевах твоих сокровенных роковая о гибели весть…»
-Стихотворение прекрасное – читаешь отвратительно.
-Ни когда не понимал поэзию, а может быть, просто мало читал. Мне всегда казалось, что фантастические и приключенческие романы много интереснее.
-Жаль, а я хотела предоставить тебе на суд песню, но раз ты не
любишь поэзию…
-Песню? Ты сама написала?
-Да, но это не имеет значения.
-Нет, почему же? Спой! Я очень хочу услышать. К тому же между песней и стихотворением большая разница.
-Не большая, да и песня то не совсем песня.
-Как это?
-Ладно, слушай.
Она подошла к окну, с трудом открыла непослушную створку, вся вдруг напряглась, вытянулась в струну и запела. Вся её фигура выражала одно сплошное стремление. Я не мог разобрать смысл, но в голосе слышались боль и радость, вера и отчаянье, неимоверная сила и надлом. Она так и не обернулась, песня умолкла, и в наступившей тишине слышался далёкий бой церковного колокола, звонок трамвая, скрип снега под окном и шорох покачивающегося на растяжках самолёта.
-Я никогда… никогда ничего подобного не слышал. Я…
-Обманщик!
…Где-то в глубинах сознания медленно, но упорно зарождалась новая мысль. Как будто огромные шестерни башенных часов ползут, ползут со скрипом и, вот большая чёрная стрелка вздрогнула и продвинулась ещё на одно деление. И вдруг с ошеломляющей чёткостью я вспомнил всё…
-Видишь маленькую едва заметную звёздочку,- там над крышами заводов?
-Вроде вижу.
-Когда я умру, посмотрев на неё, ты будешь знать, что я тебя вижу и даже немножко с тобой.
-Ну, что ты глупая. Что за мысли?! Если когда ни будь, такое случится – я не стану здесь долго задерживаться.
-Никогда! Слышишь?! Никогда не смей даже думать так!
-Ну что ты, что ты?
-Поклянись!
-Брось.
-Нет, поклянись!
-Ну, клянусь.
-Обманщик.
…За дверью балкона раздаются приглушённые голоса, на плите шкворчит жарящаяся картошка.
-Ещё бы немного и…
-Да что там говорить.
-И как только свет не зажгла – темно ведь было – хоть глаз коли.
-Почуяла, видно.
-Так ведь и запаха как такового не было.
-А говорят, он вообще не пахнет.
-Не знаю. Сердце, знаешь ли, защемило.
Включился транзистор, и шум помех скрыл продолжающийся диалог. Долго искали волну и, вдруг из радиошума как будто вынырнул вальс Свиридова. Я закурил и вынул из кармана сложенный вчетверо тетрадный листок. Сделав долгую затяжку, сдул пепел, развернул листок и стал читать: «…я хочу, чтобы ты запомнил меня такой, как я есть сейчас. Болезнь бы меня испортила сильно, а шансов на выздоровление один к миллиону. Слишком большой риск для моей любви. Так будет лучше, да и, говорят, он даже не пахнет – я вроде как усну. Ну, прощай же. Помни о клятве! Я только тем и существую, что ты будешь»…
…Темно. Облачность и звёзд почти не видно. Где-то во дворе надрывается в лае собака. Я знаю эту собаку,– смешная, рыжая, глаза у неё разного цвета, а хвост большой пушистый. Кутят у неё утопили – вот она и сходит с ума. Балконом ниже сосед старик сухо покашливает и вздыхает. Вот сейчас он перехилится через перила балкона и начнёт звать своего кота,- он всегда так делает и всегда одинаково: «Кыс. Кыс. Кыс. Иди домой, дармоед несчастный». По радио транслируют вальс Свиридова «Метель», второй раз за вечер, а в разрыве облаков, над заводами горит маленькая, еле заметная звёздочка. И уже никогда не возникнет той удивительной лёгкости, от которой кажется, что нет ничего невозможного.
22.08.03г.