Однако, жизнь в Треушах обретала новые, непривычно мирные формы. Часто в такие периоды население поражается проказой анархии. Кое-кто из бывших героев-победителей решает, что, коли он воевал и победил, имеет теперь право на все. Они вдруг начинают требовать дармового угощения, становятся охочи до чужого добра, до сторонних жен.
Случилось такое и с соседом Цифирей-Голощуповых, Родионом Разносольцевым. Промотавшись войну по красноармейским обозам, он вернулся в село гоголем-моголем и начал с того, что выгнал из дому жену – поповскую дочку. Потом зачал ходить по соседям-однокашникам и подбивать их на «экспроприацию экспроприаторов» или, как он это называл, делёж по справедливости.
Явился он и к Яшке Цифирю, и подбил-таки его на подвиг, как «красного соратника». Вдвоем уже пришли они к Семену Голощупову и уговорили его участвовать в дележе винных запасов Клима Надрезкина. Семен нарядился в подъесаульское, Родион уговорил его надеть через плечо ножны с шашкой.
Клим оказался на удивление сговорчивым и охотно поделился капиталом с пришедшими, выкатив каждому по бочонку трехлетнего вина.
Вдохновленные скорым успехом, а паче того – вишневым спотыкачом, подельщики уронили взор на тесовые ворота Григория Недбайло.
За воротами долго не отвечал никто, кроме собак, потом хозяин спросонья поинтересовался, «кого это там нелегкая…»
Дружным матом ответил ему экспроприирующий отряд и посоветовал «немедленно отпереть, а не то…»
Через пару минут ворота раскрылись, но вышел оттуда не Григорий, а три его дюжих сына да четыре не менее дюжих работника. Родиона тут же как ветром сдуло. Семен и шашку не успел достать, как и ему, и Яшке таких наваляли, что жены их, Ангелина с Акулиной, тридня после того их выхаживали: синяки отмачивали, ушибы отпаривали. Долго еще после того случая друзья были, как и их женки, на одно лицо – оба желто-зеленые, с распухшими, как у негров, синими губами.
На том их карьера налетчиков закончилась.
Родион же не успокоился и стал подбивать односельчан на дележ церковного имущества. Мало ему, вишь ли, изгнания из дому поповской дочки показалось – решил он и тестя бывшего развести.
А тут как раз случилось батюшке отбыть в соседнее село, к своей куме, да и задержаться там безо времени.
Родион и воспользовался этой отлучкой.
- Айдате, - агитировал он народ, - батюшка уже сбежал за границу. Скоро и церковь туда же перевезет. Пожалеете тогда, да поздно будет.
Собрался народ возле церкви, шумит. Случился тут же и Яшка Цифирь. По причине слабого телосложения придвинула его толпа вплотную ко храму, вознесла на крыльцо. Попытался Яшка вырваться, воздуху вдохнуть, о крылечко ногой зацепил да камень из крыльца ненароком выворотил. Плохо, видать, этот камешек в ступеньке держался.
Народ, как это увидел, будто с цепи сорвался. Кинулись на церковь все разом и разнесли ее по кирпичику. Все – и кладку, и решетки, и иконы – по домам растащили. Колокол, правда, на месте оставили, и на части колоть не решились.
Приезжает батюшка от кумы с больной головой, а тут – на тебе! – церкви нет как нет. Как ему теперь перед епархией отчитываться? Пошел по селу, учинил расспрос. Прихожане – говорить с ним охотно говорят, только взятое никто назад не возвращает. Прошел поп по всей цепочке – кто же первый ковырнул кладку? Вспомнили тут все Яшку Цифиря.
Покачал батюшка головой:
- Нет, как хотите, есть в этом Яшке что-то иудейское.