Одинокий листок задержался в ветвях.
Он никак не спешит падать вниз с высоты.
Снова серое небо хандрой и в слезах.
Округляют бока на зимовку коты.
Раскисают просёлки в коржи пирога,
что готовила в детстве, на праздники мать.
В тучах месяц зажёгся. Вниз свесив рога,
а в приметах: то к сырости, будет опять.
Запах мокрой листвы и грибов под ногой,
будто россыпью выводок серых мышат.
Гуси-лебеди в клин, высоко и с тоской
покидают гнездовья, да к югу спешат.
Осень сыплет дождями, а ветер листвой.
Оголённые ветви и сад мой пустой.
Оголённые ветви и сад мой пустой.
Карпы-кои расцветкой порадуют глаз.
Сколько выпадет снега тут этой зимой
и устроит ли сакура новый показ.
Жёлтый лист прилетев, сел на воду в пруду.
Чёрный ворон о ветку почистил свой клюв.
Заблестело лучом, вдруг упав на слюду,
заходящее солнце. Почти, что уснув
кукарекнул петух и присел на насест.
Церемония с чаем ещё предстоит.
А две гейши сегодня сыграют невест.
Кимоно и катана мой справа лежит.
Обнажённое тело - изысканный вид.
Охлаждённый сакэ, так приятно пьянит.
Охлаждённый сакэ, так приятно пьянит.
Пахнет рисом циновка, а лёгкий массаж
расслабляет сознанье и тело спешит
насладиться любовью. Восточный пейзаж:
Сад камней и бонсай, медитации круг,
завершает полёт, очищаясь душа.
Прикасанье грудей, голых тел двух подруг,
что играя губами, совсем не спеша,
приближая к оргазму уводят в мир грёз.
Ощущая их ласки, а пальцами плоть,
лепестки влажно-нежных и чувственных роз.
Мы одни, отрываем от счастья ломоть.
Из глубин поднимаясь подходит волна
и накрыв с головой, увлекает в мир сна.
И накрыв с головой, увлекает в мир сна,
разливается негой истома в телах.
В Марианскую впадину канув до дна.
Катапультой обратно, полёт в небесах.
Опускаясь на землю и хочется вновь.
Непонятное чувство внизу живота:
загорается страсть и проснулась любовь.
и теперь уже эта с тобою, а та,
рядом пьёт нежно мёд с шёлка бархатных губ.
И уходит сознанье астрально в гипноз:
тут вода и огонь и глас медный у труб,
где зимою жара, ну а летом - мороз.
Ощущается телом влеченье души.
Впечатленья свои осознать не спеши.
Впечатленья свои осознать не спеши.
Ощущенья бурлят, что смола в казане.
Отпуская все чувства в полёты души
для сплетения тел узелком макраме...
И опять дикий всадник седлает коня,
продолжая аллюр у любовной игры.
Водопад наслаждений ручьями звеня,
что эффект домино переносит в миры
нереальных сюжетов и сказочных форм.
И по кругу оргазм настигает тебя.
Эйфория в желаньях, в сознании шторм.
Рында бронзой, как в качке звенит с корабля.
Просыпаешься, думаешь: жив или там?
И два тела так мило лежат по бокам.
Видно истина, правда, лишь только в вине,
что искрится в бокале играя лучом.
Сколько было эмоций и страсти в огне
охвативших желаний и так горячо
становилось от сказки любовной игры.
Провалившись в объятия ночи вдвоём
и ласкали нас ворсом персидским ковры.
В этом танце безумства с огнём и мечом.
Закаляли булатом - нагрев, остудив.
Добиваясь плетенья рисунка в душе.
И такой получился хай-тек креатив.
Канделябры с камином исполнят туше.
Вальс любви был окончен. Звучит менуэт.
Хлопнув дверцей такси, ты умчалась в рассвет.
Только я вот таких не встречал, уж пардон.
Настоящая нимфа, гетера, любовь.
Как прекрасен десерт и холодный крюшон.
Спелых вишень соски будоражат и вновь,
захотелось прижавшись, заполнить собой
тот сосуд мирозданья и вкус твоих губ,
вперемешку с невнятной и страстной мольбой,
попросила сама, чтоб был чуточку груб.
Подожжённый фитиль уж почти догорел,
ощущается грань, вот сработал запал.
Взрыв оргазмом спаял макраме наших тел.
Командор, аж вспотел, но зато как попал!
Канонада продлилась почти до утра
и опять извинилась: «Ну, всё, мне пора...»
Как возникнет желанье, к приёму готов.
Поиграем в бильярд, загоняя шары.
От позиций ударов кипенье мозгов.
Наслаждаешься видом, когда со спины
оголённые бёдра повыше чулок,
под коротеньким платьем Коко де Шанель,
вызывает реакцию, движется ток
и взрываясь, желания косит шрапнель.
Даст направленный свет фонаря абажур.
И взглянув сквозь столетья под новым углом,
фаворитка француза - мадам Помпадур,
тут в обтянутом мини стоит за столом.
О, Париж, Мулен-Руж и Мон-Мартр, Сен-Жермен.
Башня Эйфеля, Сена и вкусный жульен.
Башня Эйфеля, Сена и вкусный жульен
Может быть, будет случай такой, предстоит.
Был когда-то фантастом писатель Жюль Верн,
а теперь-то вполне всё реально на вид.
Ой простите, куда-то меня понесло,
возвернёмся пожалуй обратно домой.
Замечтался и кий свой держу как весло.
А мне в лузу загнали один и второй.
Нет, ну право, какая быть может игра
и мелькает в глазах декольте и бельё.
Вот опять, так прогнулась - открылась нога.
Проигрался конечно, но сделал своё.
Оголённое тело в шарах на столе.
Пахнут губы вином и пирожным суфле.
За любовь и свободу пусть сердце поёт.
Успокойся навеки седой менестрель.
И такой же как ты, одинокий койот
затянул свою песню, а ветра свирель
подыграет ему в серенадах Луне,
На высоком кургане, где в южной степи,
скарабеем бежит кати-поле к заре,
а на склонах морскою волной ковыли.
Прослезится лишь осень дождями из туч.
Обелиском скала прорастёт из земли.
Покрывало у снега прожжёт солнца луч,
а природа сама возжелает любви.
И цветущим, красивым, опять молодым,
Ты вернешься сюда, но цветком полевым.
Ты вернешься сюда, но цветком полевым,
а влюблённый романтик подарит букет,
той, кто в ложе степном на цветах будет с ним,
чтоб исполнился древней Сансары завет.
Зародится под сердцем вдруг новая жизнь
и с цветочной пыльцой попадёт к ней душа.
И какой бы там ни был расклад у харизм,
менестреля талант у судьбы малыша.
Скептик скажет: «Ну ты и придумал, пиит...»
Только даже асфальт пробивает росток.
И во всей красоте запоёт, заблестит,
из тех сказов Бажова - прекрасный цветок...
Так в Тибете уже вот четырнадцать раз
Далай Лама живёт и приходит до нас.
Далай Лама живёт и приходит до нас,
после смерти вселившись опять в малыша.
Указав в письмена где искать и компАс.
Значит всё же выходит бессмертна душа...
Ну, не будем о грустном, пока что в живых
и не чужды желаниям плотских утех.
Вот дожив до волос, лишь частично седых,
а совсем не понятно, какой тут успех?
Достиженья какие за двадцать-то лет?
Вот на кладбищах явно заметен прогресс.
От кого, для чего, тот суверенитет?
И устроить пора тут Нюрнбергский процесс.
Возродились по новой: холопы и пан.
Кто создал здесь себе Шапито-Балаган?