не по ноге золотые бабуши –
перестарался баран-меринос.
улица – такса-кудлатые уши
в лужу уткнула каштановый нос:
там, где паслись табуном саламандры,
рвя волоски в дождевой бороде,
вынырнул, булькая, некто в скафандре
и превратился в круги на воде.
не выдыхая игольчатый иней,
не отнимая руки от руки,
славно слоняться по рыжей хребтине,
долгих кварталов считать позвонки, -
под куртуазную вязь перелая
интеллигентных градских петухов
очи потупив, но ими пылая
на пожелание читки стихов.
кто-то растрогал в груди клавикорды –
туфелька сердца стучит каблучком...
первого дома кирпичная морда,
дома тридцатого флюгер торчком,
тянется выводок поздних опяток,
за ночь продрогший до слёз, но живой.
вот и пришли, от макушки до пяток
вдоволь обнюханы мокрой листвой.
это еще не зазимки, а просто
вдруг залетевшая к нам налегке
медленнокрылая бабочка оста
сонно ворчит в полосатом чулке,
путая нити утка и основы,
вспугнутым зайцем петляет ручей –
только бабуши из шерсти кленовой
каждое утро мне всё величей.