Когда лишь ты останешься, и кроме
вороньей ссоры в ткани бытия
не будет плеска, шелеста и крови,
а только осень чистая твоя,
а только лента узкая тропинки,
а только кости рощиц на пути,
прозрачные безлюдные поминки
и яблочное семечко в груди,
тогда вернётся в тело человека,
в пустую клетку вить своё гнездо
предчувствие нечаянного снега,
боязнь прикосновения и то,
к чему не подобрать сегодня слова.
Свободой назови и усомнись,
поскольку в ней ни капли от земного.
Об этом знал, но не сказал Улисс.
И ты не скажешь. Море или небо,
сухие лодки или облака.
Не до пространства познанного, не до
произнесённого без языка,
и даже смерть высокая готова
быть только тенью птицы и листа,
смотреть сквозь прорезь кокона любого
и нежной плотью снова обрастать.