* * *
Я приду к Вам
в пыльной шляпе
из нездешнего сукна.
Пусть она на Вашем шкапе
пригнездится до утра.
Отряхну с себя дорогу,
и поскольку здесь тепло,
плащ повешу над порогом,
чтобы на пол не текло.
Много окон в доме Вашем –
я увидел Вас в одном.
Будет ужин полной чашей –
угощусь одним вином.
Буду пить, пока кукушка
не споет двенадцать раз –
невеселая игрушка,
разлучающая нас.
Протяну я руку к шляпе.
Вы шепнете: не пущу.
Вы найдете в Вашем шкапе
место моему плащу.
Из обрезков и лоскутьев
под волшебную иглу
сотворю Вам милых кукол,
навяжу свою игру.
На герое будет шляпка
из нездешнего сукна,
героиня будет плакать
у раскрытого окна...
И когда придут к развязке
героиня и герой,
нами созданная сказка
нам покажется судьбой.
Я – петрушечник, тряпичник,
никаким другим богам –
поклоняюсь я, язычник,
разноцветным лоскутам.
Это нас у подворотни,
посреди глухих дворов
били дворницкие сотни
как бродяжек и воров.
Без приюта, без ответа
душ тряпичных и людских
много бродит нас по свету –
я счастливейший из них.
Можно клясть и ненавидеть,
но жалеть меня нельзя –
рано утром надо видеть,
как надену шляпу я,
как рванется плащ из шкапа,
пыльным запахом дразня,
как расправит крылья шляпа,
поднимая вверх меня.
Вашим сном завороженный,
Я помедлю в тишине
и, плащом преображенный,
стану звездочкой в окне...
Птица, запертая в ящик,
петь не станет никогда –
у кукушек настоящих
нет ни дома, ни гнезда.