8.ПРОБОДАТЕЛЬ ВРЕМЕННОГО ПУЗЫРЯ
Своеручные записки розекрейцера…
Забавы с Хансом Христианом Штоффманом, или первые опыты оживления покойников
Я начинал эти записки в мыслях о том, что их прочтут только потомки, но, разбирая мои дорожные ящики, я наткнулся на многие из осмеянных импертрицею предметов. Среди них—стеклянная сфера, отлитая на манер пасхальных яиц на опорах в виде лап дракона, рубин с начертанием букв тетраграммотона на древнееврейском на его гранях, подсвешник для восковых свечей и даже связка свечей с нанесенными на них пентаклями и символами планет.
Все это, помнится, дружище Ханс, мы использовали вначале для вызывания духов и алхимических опытов, а затем и для перемещений во времени. И мой слуга Федор Лучшенков – большой молодец, что не смотря на мое первоначальное смятение духа в момент, когда на меня стало наезжать зловещее колесо имперского механизма, аккуратно упаковал все эти реликвии нашей молодости равно как и машину для прободания временного пузыря - ты, конечно же помнишь, дружище Штоффман, эту сооруженную нами с тобою из литого стекла, состоящую из влагающихся друг в друга разновеликих хрустальных орехов-сферосов штуковину, с помощью которой мы пытались вначале добыть философский камень и элексир бессмертия, а потом проникнуть в иные времена.
Гренадеры, ворвавшиеся ко мне с обыском, будто выскочившие из образовавшегося временного пролома чингисхановы темники с бунчуками на головах, появились в моей лаборатории как раз в тот момент, когда магические кольца-обручи были надеты на головы, machina perpetuum temporus была приведена в действие, и я начал читать заклинания. Досадная оплошность…Мне все же не удалось попасть к тибетским монахам эпохи Хань. Однако, посланцы тайной канцелярии, чья обязанность была препроводить меня в Шлиссельбургскую крепость, проявили полное равнодушие и к заспиртованному сердцу, и к двум эмбрионам в банках, и к подвешенному к потолку чучелу крокодила, без которого – какая же алхимическая лаборатория? Как и к препарированной летающей собаке, соединяя инферн которой с харизмой императрицы, я, тайком от неё, помогал ей одерживать победы над её многочисленными врагами.
Высосать ли остатки разума и жизни из шлиссельбургского узника Иоанна Антоновича и многочисленных, погрязающих в идиотизме отпрысков Анны Леопольдовны, убить ли… Тем более церберов тайного приказа не заинтересовали какие-то стекляшки, хотя их неточными манипуляциями я и вызвал этих инвольтантов скифии. Как мне не хватало тебя тогда Ханс! Ведь, когда ты оставался у прибора и читал заклинания, я редко когда промахивался! Я, конечно, мог вместо Углича времен Иоанна Грозного угодить в Лангедок времен Филиппа Красивого, или империю инков времен завоевательной экспедиции Писарро, но чтобы случилось вот такое некрасивое дело! Теперь в своей глуши, в уединении, я намереваюсь продлить мои опыты и надеюсь на восстановление симпатической связи с тобою. Так что записки эти я адресую не только в глубь грядущих веков, но и напрямую к тебе.
Из романа "Инкунабула"