У ворона - походка моряка,
когда в полях он, пьян наполовину,
глазком сверкая, чувствует кончину
и века, и сырого червячка.
Наверное, у Босха было так:
чернее бреда клюв, внутри обитый
бархоткою и тишиной залитый,
застигнет наш XX-й натощак.
И кто-то телевизор, окна, зеркало
закроет крепом. Наухнарь запьет.
Покойник в доме - век - на флейте пикколо
играет бегство, с понтом, что полёт.
Сосед придет к соседке и напьется,
как в анекдоте. Будет дождь стоять
в своем единственном, как Бог, болотце.
И всуе поминать любовь и мать.
Пространство се, обстроченное временем,
с изгибами ландшафтов и перил.
Век - лицемер, хитрюга, некрофил
с зажатым в кулачок кондомов семенем.
Отцы уйдут. Поверьте, дети воска -
мы так и не раскрыли все шарады.
Но вместе с ними знаю эту правду:
в державе книжек меньше, чем погостов.
О, ласковая, смертная, как я,
пойми - век пьяный. Пьяный и печальный,
он - будто от брандспойта, окаянный,
в струе, в любви, в печали, где поля...