ПЛОТНИЦКИЙ СЫН
Рассвет поспешно наступал
И раскалялся как металл
Град Назарет:
Там ни дождиночки в жару,
Там от удушья ввечеру
Спасенья нет.
В квадратной, низкой мастерской –
Древесный запах день-деньской,
И шум стоял;
Весь день в движении была
Дуб раздиравшая пила –
И дуб стонал.
На узкой улице был ор –
Врунов и сквернословов хор;
Слились на ней
Египта, Рима языки,
И стран, что были далеки,
За семь морей.
Порой Наместника отряд
Сюда врывался, всех подряд
Гоня с пути.
Все, от мальчишек до старух,
Бежали, глядя, где бы дух
Перевести.
Среди скопленья языков
Пять галилейских пареньков
Смотрели тут,
Как Иисус в поту лица
Трудился в мастерской отца;
Он кончил труд
И прочь пошёл, минуя их,
Весь в размышлениях своих –
Он, кто всегда
Пил красоту земли в цвету
И неземную красоту, –
Будь то вода.
Опять ждала Мария-мать,
Что где-то будет пропадать
Он допоздна.
Он жаждал тишины ночной;
Вдали, над западной стеной,
Взошла луна.
Достиг он западных ворот,
Где прокажённый пищи ждёт,
И вдаль пошёл –
Туда, где древний океан
Уснул, безбрежен, бездыхан,
Песчанен, гол.
Смотрели звёзд зеницы вниз,
На плащ росинки улеглись;
Мир пал во тьму.
Безмолвно было в этот час;
Лишь потаённых мыслей глас
Взывал к нему.
В его сознание войдя,
Бесчисленным, как шум дождя,
Стал этот зов:
Он нёсся, призрачный как тень,
Из всех на свете деревень
И городов.
К нему со всех концов земли
Больных, калек стенанья шли:
Из их груди
Одно лишь слово слышал он,
Одной мольбой был полон стон:
«Приди!»
Как ночь, объял его их крик.
Внезапно яркий лунный лик
Померк – и вот,
Нежданный гром загрохотал,
Их заглушив… Уже он знал:
Он к ним пойдёт.
Блеснула огненная нить –
Смог всё, что будет, озарить
Короткий свет:
Отец, Иосиф, весь седой,
Один вершил труд тяжкий свой
Остаток лет.
Ослепло небо – просто страх!
Гроза неслась на всех ветрах…
Он видел сам:
К нему протянет руки мать,
Заплачет… Ей вовек не внять
Тем голосам.
Sara Teasdale
The carpenter’s son
THE summer dawn came over-soon,
The earth was like hot iron at noon
In Nazareth;
There fell no rain to ease the heat,
And dusk drew on with tired feet
And stifled breath.
The shop was low and hot and square,
And fresh-cut wood made sharp the air,
While all day long
The saw went tearing thru the oak
That moaned as tho' the tree's heart broke
Beneath its wrong.
The narrow street was full of cries,
Of bickering and snarling lies
In many keys--
The tongues of Egypt and of Rome
And lands beyond the shifting foam
Of windy seas.
Sometimes a ruler riding fast
Scattered the dark crowds as he passed,
And drove them close
In doorways, drawing broken breath
Lest they be trampled to their death
Where the dust rose.
There in the gathering night and noise
A group of Galilean boys
Crowding to see
Gray Joseph toiling with his son,
Saw Jesus, when the task was done,
Turn wearily.
He passed them by with hurried tread
Silently, nor raised his head,
He who looked up
Drinking all beauty from his birth
Out of the heaven and the earth
As from a cup.
And Mary, who was growing old,
Knew that the pottage would be cold
When he returned;
He hungered only for the night,
And westward, bending sharp and bright,
The thin moon burned.
He reached the open western gate
Where whining halt and leper wait,
And came at last
To the blue desert, where the deep
Great seas of twilight lay asleep,
Windless and vast.
With shining eyes the stars awoke,
The dew lay heavy on his cloak,
The world was dim;
And in the stillness he could hear
His secret thoughts draw very near
And call to him.
Faint voices lifted shrill with pain
And multitudinous as rain;
From all the lands
And all the villages thereof
Men crying for the gift of love
With outstretched hands.
Voices that called with ceaseless crying,
The broken and the blind, the dying,
And those grown dumb
Beneath oppression, and he heard
Upon their lips a single word,
"Come!"
Their cries engulfed him like the night,
The moon put out her placid light
And black and low
Nearer the heavy thunder drew,
Hushing the voices . . . yet he knew
That he would go.
A quick-spun thread of lightning burns,
And for a flash the day returns--
He only hears
Joseph, an old man bent and white
Toiling alone from morn till night
Thru all the years.
Swift clouds make all the heavens blind,
A storm is running on the wind--
He only sees
How Mary will stretch out her hands
Sobbing, who never understands
Voices like these.