Сегодня, 20 октября 2010 года, большому русскому поэту Вячеславу Николаевичу
Кузнецову исполнилось бы 78 лет. Через два года мы будем отмечать его 80-летие.
Когда не стало Поэта, литераторами Санкт-Петербурга было написано:
«Последний день лета 2004 года для поэтического Санкт-Петербурга стал чёрным днём: поэты великого города узнали, что не стало Вячеслава Николаевича Кузнецова, человека жизнерадостного, обаятельного, честного и достойного. За свою долгую творческую жизнь он написал более сорока книг стихов, стал лауреатом Всероссийской премии им. А.А. Прокофьева, был академиком Петровской академии наук и искусств. Вячеслав Николаевич всегда понимал: «Минуты, как и люди, неравны, хотя права им равные даны», и потому спешил жить и делать свои минуты, дни, жизнь значимыми, весомыми...
Через несколько дней после кончины Вячеслава Николаевича его вдова Марина Леонидовна нашла среди рукописей поэта стихотворение, которое было написано в марте и начиналось словами: «Я умер в последний день лета...»
Сказать о том, что еще только исполнится, может только поэт-провидец, поэт от Бога».
«Успешное пребывание уже много лет на поэтическом подиуме Вячеслава Кузнецова сделало его стихи вроде бы обычным фоном лирического ленинградского-петербургского облика, но на самом деле нам следует более внимательно вслушаться в его поэтическое слово, почувствовать его смысл, увидеть истинный художественный образ, и вы поймете, что это поэт первого ряда сегодняшней русской поэзии».
Валерий Ганичев, Председатель Союза писателей России, член
Общественной палаты РФ, доктор исторических наук.
Кузнецов Вячеслав Николаевич (р. 20.10.1932, ст. Джаркуль Актюбинской обл., Казахской ССР) - русский поэт. Родиной своей считает город Пензу, откуда родом его родители: мать Валентина Андреевна Кузнецова - врач (1910-1978) и отец Николай Дмитриевич Сухов - профессиональный военный (политрук роты), который пал смертью храбрых (1912-1941). В.Н. Кузнецов окончил с серебряной медалью 9-ю Казанскую спецшколу Военно-Воздушных Сил (1950), Ленинградскую Краснознаменную Военно-Воздушную инженерную академию имени А.Ф. Можайского (1956) и Высшие литературные курсы при СП СССР (1960). В качестве инженера, будучи уже членом Союза Советских писателей (1956), зимовал в Арктике (1956-1958). В феврале 1996 избран членом-корреспондентом Петровской академии наук и искусств. Первое стихотворение К. Опубликовал в 1949 году. Первая книга - поэма "Мечта" - увидела свет в Пензенском книжном издательстве в 1954-м. Автор четырех лирических трилогий: "Кровь отцов" (1955-1961), "У высоких широт" (1958-1961), "Чувство земли" (1962-1964) и "Материк" (1970-1982). Наиболее полно и ярко творчество поэта отражено в однотомнике избранных произведений "Ступени" ("Художеств. Литература", Л. 1984). Первая лирическая трилогия, в которую вошли книги "Наследство" (1955), "Суровый воздух" (1957) и "Кровь отцов" (1961) посвящена подвигу советского народа на полях Великой войны с фашизмом, сыновьям и дочерям отцов, отдавших жизни во имя великой Победы. Вторая лирическая трилогия - а это книги "У высоких широт" (1958), "Студеный берег" (1958) и "Кедры на скалах" (1961) рисует черты романтического быта первопроходцев Арктики, покоряющих необъятные просторы Крайнего Севера. Третья лирическая трилогия, которую составили книги "Чувство земли" (1962), "Я остаюсь романтиком" (1963) и "Доброта" (1964), раскрывает подвиг обретения нашим народом родной земли, сыновью верность этой земле, выражает патриотические чувства россиян на пути их движения к Великому или Тихому океану. Собственно, эту же тему подхватывает, продолжает и углубляет четвертая лирическая трилогия, которую составили книги "Материк" (1970), "Пласт" (1975) и "Крылья" (1979). Есть у К. и отдельные поэтические циклы, и книги - "Остров времени" (1967), "Преодоление" (1971), "А в сердце свет" (1985) и другие, в которых на первое место выходят философские раздумья "о Времени и о себе", о душе и совести человеческой. Яркими и драматически острыми получились и последние "послеперестроечные" книги К. - "Век" (1992), "Это жизни середина" (1995), "...И о Тебе" (1997), "Звезда в роднике" (1998) и "Русская свадьба" (1999).
Много душевных сил отдает К. и поэтическим переводам. Так вышли в свет в его переводе книги - "Беспокойные птицы" Б. Мацкявичюса (с литовского), "Надпись на снегу" А. Ванеева (с языка коми), "Благодарность" М. Шульгина (с хантыйского) и "Серебряные лучи" А. Жмишева (с казахского). Переводились на многие языки мира и стихи самого К. В 1979 году в Ереване вышла книга стихов К. "Сказание дней" в переводе на армянский, а в 1982-м в Алма-Ате - в переводе на казахский - книга стихов "Сквозь годы" ("зулайды жылдар").
За полувековое творчество К. стихи его вошли во многие поэтические антологии нашего времени. Он является лауреатом многих поэтических конкурсов и премий, академиком Петровской академии наук и искусств, профессором и членом-корреспондентом Международной Славянской академии наук, искусств и культуры. Отработанная часть личного архива поэта и академика находится на хранении Санкт-Петербургского Архива литературы и искусства России.
Ты не умер! Товарищ Учитель!
Только отпуск взял в край над Землей
И Тебя наш небесный Хранитель
Обустроил рядом с собой.
Просто опыт Твой стал ему нужен
И стихов наработанный ряд,
Без стихов и Господь безоружен
И дела все господни стоят.
Без стихов на Земле неуютно,
Жизнь химера и мат-перемат,
Юность часто бывает беспутна
И прожорлив как хряк бюрократ.
Без стихов, а не виршей, конечно,
Что «Гаврилы - поэта» плоды,
Льют рекою они сумеречной
Все сизифовы эти труды.
И не трогают сердце и душу,
В горле комом при чтенье стоят,
Массой рвотной выходят наружу
И других отравить норовят.
Нам, Учитель! Тебя не хватает,
Бурсачам неуемным Твоим,
В нас к поэзии тяга не тает,
Твоей силой огонь наш храним.
Ты не умер! Товарищ Учитель!
Только отпуск взял в край над Землей,
И когда-нибудь неба Хранитель
Возвернет Тебя снова домой.
И Ты встанешь с земли под сосною
И тетрадь будет рядом лежать,
Сможешь снова, как прежней порою
Волшебство светлых строк продолжать.
Лимар Максимов
Подборка стихов Вячеслава Кузнецова,
* * *
Мечта о полёте – основа
всей жизни…
Высокая стать!
…Вот снова упал я, и снова
встаю, чтоб не ползать –
летать!
Сечёт меня яростной правдой:
куда ты,
от века земной?!
…Но знаю я:
сколько ни падай,
полёт остаётся за мной.
* * *
Мне видится далёкая пора:
золотоствольный бор –
сквозной, узорный,
дремучий мох…
А в светлоте озёрной
проходят рыбы красного пера…
И я стою на гладком валуне,
и плечи мне покалывает солнце,
по камню блики плавают,
и сосны
колышутся в той сонной глубине.
Ни славы, ни любви…
А в сердце – свет.
Ещё не знаю
горькой той отравы.
Ещё не понял,
что целебны травы
и что бессмертья не было и нет.
* * *
Хотим того иль не хотим мы,
но всё ж приходится признать:
жизнь, как полёт, –
необратима…
И это надо понимать.
Толчём, бывает, воду в ступе,
храбримся:
– Горе – не беда!.. –
Но свой сегодняшний поступок
мы не отменим никогда.
СЧАСТЬЕ
Я с людьми улыбчив не для вида,
а удач желаю от души.
Я чужому счастью не завидую;
только в счастье люди хороши.
Да и как делить его на части?
Так ведь только недруги могли…
И чужое счастье – это счастье,
счастье нашей матери Земли.
* * *
Фёдору Абрамову
Минуты, словно люди, –
не равны,
хотя права им равные даны.
Одни проходят, словно бы дожди,
мир обновляя,
растворяясь в мире.
Другие, как герои иль вожди,
стоят особо,
чтоб их не затмили.
У каждой – свой,
невыдуманный лик.
Минутно я правдив,
минутно ложен.
В какие-то минуты я велик,
в какие-то, случается, ничтожен…
Я жалок или горд –
они идут,
идут, идут, моею став судьбою.
И только совокупность
всех минут
даёт возможность
быть самим собою.
* * *
В круговороте дел, событий
и ты, читатель мой, и я –
мы больше думаем о быте,
чем о проблемах бытия.
А между тем проблемы эти
и есть то главное подчас,
что поднимает на рассвете
и не даёт сомкнуть нам глаз.
ТОПОЛЬ
В траве
проклюнулся былинкой
незримый миру тополёк.
Вовсю хохочет повилика,
узрев его у самых ног.
Откуда?
Кто такой?
Не знает!
Он слаб и лёгок,
словно пух.
Его от ветра заслоняет
листом
торжественный лопух.
Его ромашка поучает,
как уберечь себя от бед.
А колокольчик иван-чаю
кивнул:
– Смотрите, пустоцвет!..
Вот так рядили да гадали,
а тополь рос,
звенел листвой…
И травы хвастали:
– Видали?
А он ведь тоже был травой!
ЕЩЁ О СМЕРТИ
Неотвратима и жестока,
она, как коршун, стережёт.
Как часто гибнем мы до срока,
и жизнь –
лишь сладостный ожог.
Мы проклинаем смерть от века.
Ведь в жажде помыслов и дел
бессмертной воле человека
не уготован свой предел.
Суровей нет для нас невзгоды,
чем мысль о смерти…
…Между тем
смерть –
милосердие природы.
Но это ведомо не всем.
* * *
Я умер в последний день лета,
Когда начался листопад.
Я рад буйным краскам расцвета
И признакам осени рад.
Я лёг на траву под сосною,
Останусь здесь вечно лежать.
Тетрадь, как обычно, со мною,
И можно творить продолжать.
Я в землю закопан не буду.
Не смейте меня зарывать!
Меня как бумагу, посуду
Нельзя ни разбить, ни порвать.
Я – мёртв, но своими словами
Пишу этот “опус-сонет”.
Поэты бессмертны.
Я с вами,
Хотя среди вас меня нет.
* * *
Я хочу лежать в Пантеоне,
Не желаю быть предан земле.
Я – поэт, а не вор в законе,
И ни тьма, ни тлен – не по мне.
В Пантеоне великих поэтов –
Хоть на Марсе, хоть на Луне.
Миллиарды закатов, рассветов
Будут тоже уже не по мне.
Звёзды, звёзды, моя стихия,
Мной предсказанный Пантеон.
...А сейчас пишу не стихи я –
Завещанье во славу времён.
На рассвете в земном саркофаге
Пусть отправят тело в полёт.
На планетах
приспустятся флаги,
Честь отдаст мне
Космический флот!
Произведения Вячеслава Николаевича Кузнецова
http://www.alhimik.ru/fun/stihochem9.html
Смоленый, свежий запах,
Кузнечиков трезвон.
И ели в колких лапах
Несут земле озон.
ВЕЧНЫЙ КОРАБЛЬ
Каждый год 25 августа во Владивостоке и в Феодосии отмечают День памяти героев подводной лодки Л-19. Их было шестьдесят четыре. Среди них один тагильчанин, старшина II статьи телеграфист комсомолец Иван Белоглазов. В 1940 году он закончил школу ФЗО Уралвагонзавода и работал токарем в механосборочном цехе. В 1945 году подводная лодка Л-19, на которой служил И. Белоглазов, потопила много японских кораблей. Ее экипаж славился на Тихоокеанском флоте. 22 августа эта подводная лодка потопила японский транспорт, на следующий день - еще один, а 25-го Л-19 героически погибла при форсировании пролива Лаперуза. Об этом дне, о героях-подводниках с лодки Л-19 ленинградский поэт Вячеслав Кузнецов написал стихи:
Они ушли в такие дали
Нелегкий проложив маршрут.
Что день их ждали,
Месяц ждали;
Их на земле
Поныне ждут.
В их честь
Матросы-одногодки,
Не забывая о былом,
Воздвигли монумент, а лодку
Назвали вечным кораблем.
Корабль тот мертв,
Он в землю врезан,
Но полночь вызвездит - взгляни:
На двух бортах его железных
Вдруг зажигаются огни.
Не раз смотрел я, пораженный.
Как до утра огни горят,
Как к кораблю приходят жены,
Как с ним безмолвно говорят...
Их тот поймет, кто был любимым.
И как-то веришь в этот час,
Что все ушедшие в глубины
Живут незримо среди нас.
«Не признающий тостов длинных,
Солдат, медалями светясь,
Расскажет о пути к Берлину
Уже, наверно, в сотый раз.
И вдруг, всю душу исповедав,
Уронит голову на грудь.
Да! Велика была Победа,
Но жизнь убитым не вернуть».
Вячеслав Кузнецов
http://poezosfera.ru/?p=877, автор: admin дата: 12th Январь, 2009 раздел: Советская поэзия, Стихотворения
Вячеслав Кузнецов
Стихотворения
Цитируется по: День поэзии. 1976. Л.О. изд-ва “Советский писатель”, 1976, 352 стр.
* * *
Белый лист как белый свет -
ничего прекрасней нет.
Ляжет первая строка
словно тень от тростника.
Тучку взрежет острый луч,
и забьётся в сердце ключ.
Ключ горячий, ключ живой.
Луг покроется травой.
Серебром вскипит река,
и засветится строка!
Вот ещё последний штрих:
над речным обрывом -
стриж.
Точка.
Первый черновик.
Может, самый важный миг.
В ЗВЁЗДНОМ ГОРОДКЕ
1
Над Звёздным -
звёздное небо,
будто светящийся мост,
и жаркой горбушкою хлеба -
месяц на угольях звёзд.
2
День нынешний, как и вчерашний,
гудит, отпyстив тормоза…
Домов остеклённыe башни -
словно земные глазa.
3
Как чутко спят космонавты!
Здесь снятся им
звёздные сны.
Ведь, может быть, именно завтра
лететь они к звёздам должны.
4
Дюзы взревут над бетонкой,
и вымахнут крылья огня!
И песня томительно,
тонко
займётся в душе у меня.
5
Слова горячи, словно звёзды
на синем космическом льду…
По Звёздному
в тёплую роздымь
я в тихом раздумье иду.
У ПАМЯТНИКА ГАГАРИНУ
Мы встречей этой
дорожим -
из камня высечен Гагарин…
Судьбе за то я благодарен,
что знал Гагарина живым.
Не возгордись,
седой гранит!
Ведь славу, что всесветной стала,
надёжней камня и металла
душа живая сохранит.
* * *
Февральские бураны дуют,
но в сердце,
в самом далеке,
живут, таясь,
лесные думы
о светлой пуще,
о реке,
о земляничнике цветущем
и о листве,
пока сквозной…
Как много в этом мире сущем
ещё не познанного мной!
И под февральскою метелью,
С весной навеки обрyчён,
Я не хочу быть серой тенью,
хочу быть солнечным лучом.
* * *
Растёрты краски,
укреплён треножник.
Постигнув вдохновенья полноту,
остановил мгновение художник -
поймал звезду,
как птицу,
на лету.
Волшебна кисть.
И вот она, фактура:
звезда - живая…
Слышите?
Поёт!
Но… разнятся творенье и натура,
как разнятся паденье и полёт.
АЛЕКСАНДРУ ПРОКОФЬЕВУ
Мёртвые не ходят по морямl
/А. Прокофьев/
Краны реют, как лебеди, -
неба касаясь.
Мы стоим на ветру
в Ленинградском порту.
И у стенки швартуется
гордый красавец -
теплоход с твоим именем на борту.
3дравствуй!
Не было,
не было смерти той лютой,
над родною страной
голос твой не стихал.
Жизнь твоя продолжается
гулко и круто,
так же круто,
когда прикипал ты к стихам.
Ты теперь - мореход,
покоритель просторов.
Твоя слава полсвета уже обошла.
Узнаю твой могучий, порывистый норов,
славлю думы,
заботы твои
и дела!
РЫБАЦКАЯ ПЕСНЯ
Не застолье,
а братство
на морском берегу.
Этой песни рыбацкой
я забыть не смогу.
Есть в ней гордость и удаль,
есть печаль и тоска.
Никогда не забуду
серебро на висках.
Эти тяжкие брови
медноскулых ребят
в бурю -
с чайками вровень -
над простором парят.
Эта песня
как качка -
аж гудит небосвод!..
Молодая рыбачка
в этой песне живёт.
Молодая,
земная,
в чьих глазах
непокой.
…Ничего я не знаю
лучше песни такой.
БУРУНДУЧОК
Солнце село.
И с вершин
крепкостволых стройных сосен
пролилaсь в ложбинку просинь…
Кто-то в травах шебаршил.
Это был бурундучок -
презабавнейший пролаза,
любопытный,
востроглазый
и подвижный, как волчок.
Он подсматpивал за мной
из-за пней,
из-за валежин.
Он вдоль просеки Медвежьей
провожал меня домой.
Знать, кумекал: что за зверь?
Что я значу? Что я стoю?
Он хотел дружить со мною.
Так я думаю теперь.
* * *
Эти длинные марши
вдоль родимых полей!..
Становился я старше,
становился взрослей.
На плече моём
скатка,
автoмат на груди.
Сердце ухалo сладко:
вся-то жизнь впереди!
Вся-то жизнь…
Стыла просинь.
Вся-то жизнь!..
И пока,
нет, не думалось вовсе,
что она -
коротка…
* * *
Услыхав щегла иль овсянкy,
их бесхитрoстность
не обессудь.
Затаись
и забyдь про осанку,
про своё положенье
забудь.
Если вправду ты царь природы,
то обязан знать:
неспроста
затаённо бормочут воды
и мигает из бездны звезда.
И пойми:
уж так получилось,
что под говор лесов и рек
птицы первыми петь научились,
лишь потом уже -
человек.
* * *
День -
земная клеточка
звёздного литья,
как и ты, лишь веточка
в кроне бытия.
К веку сопричастности
мне не занимать.
Только бы на частности
жизнь не разменять.
Не уйти от главного,
тешась ерундой.
Быть в полёте, в плаванье…
Не лежать рудой.
Рвать тугие ленточки
с выдохом: “Держись!..”
…День всего лишь клеточка,
но и это -
жизнь.
* * *
Ты говоришь и пишешь так легко,
как будто пьёшь парное молоко.
Ты радостен, как будто на гульбе,
и, знаю я, завидуют тебе.
А я молчу.
Боюсь открыться вновь.
Вдруг за словами хлынет горлом кровь?
Вдруг станут непосильными слова
и горестно поникнет голова…
Зачем писать от “нечего писать”
и говорить от “нечего сказать”?
Давнее
Да, в десять лет
мы были дети, но —
жесткий, в горьких складках рот.
Я жил на Волге
в сорок третьем,
бежал не с фронта,
а на фронт.
По всем вокзалам и теплушкам
за медный грош плясал и пел,
пил кипяток
из общей кружки
и только плакать не умел.
Я скорбь свою умело прятал,
я видел скорбную страну,
и только в мае, в сорок пятом,
наплакался
за всю войну...
У Монумента «Разорванное Кольцо»
Не просто павшим — нет,
а с думой о грядущем
воздвигнут монумент
и ныне всем живущим.
Та слава на века
принадлежит отчизне.
Да, нет черновика —
и не было! — у жизни.
Все подлинно, все так.
Стояли насмерть грудью
в кольце, в дыму атак...
Такие были люди.
...Разорвано кольцо,
и в огненной метели
они в те дни лицо
Победы
разглядели.
--------------------------------------------
Песни на стихи Вячеслава Кузнецова
Зимняя Вологда
Весенний первый дождь
В предчувствии весны
Планета детей (В. Кузнецова и Л. Шитова)
--------------------------------------------
МАТРОС
На гудящей железной палубе
Отбивает чечетку матрос.
Только музыка подыграла бы,
Чтобы проняло душу до слез!
“Ох, чечеточка,
песня-яблочко,
золоченые якоря!
Где ты, мамочка,
Щечки в ямочках?
Родила ты меня
Не зря!
Родила ты меня, красивого,
я судьбу себе выбрал сам,
ходят ветры по палубе
синие,
я их запросто
переплясал!..”
Отбивает матрос в охоточку,
Роба вымокла на спине,
Отбивает парень чечеточку,
Только гром идет по броне!
Увидали б девчонки –
Ахнули,
Ноги сами бы в пляс пошли…
Спят на рейде усталые пахари –
Океанские корабли.
Завтра парень походкой строгою
Обойдет город весь как есть,
Не заигрывая
С недотрогами,
Отдавая товарищам честь.
Будет бухта, огнями отсвечивая,
Серебриться,
Покой храня.
Ох, девчата,
Какая ж невечная,
бесполезная
эта сердечная,
ненадежная ваша броня!
Адмирал
(Алексею Михайловичу Гонтаеву)
Ветры приходят с юга,
И море стонет от гула.
Мальчишку взяло оно юнгой,
Седым адмиралом вернуло.
Седым, с океанской гривой
Волос
И с прищуром усталым.
В глазах адмирала – рифы,
Синее солнце и скалы.
В груди его ухают ветры,
В крови закипают штормы.
Врачи говорят,
Что это
Сердце выходит из нормы.
Пока старшина балагурит,
С матросами выйдя на берег,
Молчит адмирал,
И курит,
И мудрым врачам не верит.
Он верит собственным мыслям,
Расчетам своим и задачам.
…Когда не приходит писем,
я знаю, что это значит.
Вот отгорят рябины,
Отговорят калибры,
Его возвратят глубины,
Где люди молчали, как рыбы.
Его обнимут туманы,
Волна ему ноги оближет.
И снова
Шум океана
Врачи в его сердце услышат.
МОРСКИЕ КАРТЫ
Пропитанные синькой, синим
светом,
расчерченные штурманской рукой,
морские карты, пахнущие ветром,
во мне рождают острый непокой.
Ну что в них?
Материк с округлой плешью,
Архипелаги – гроздьями рябин,
Изрезанное морем побережье,
Да сетка цифр
С отметками глубин.
Ни парусов, мерцающих в тумане
Былых веков,
Ни гула,
Ни ветров,
Ни лодок, что друг друга протараня,
Лежат в глубинах,
Брюхо распоров…
Но жив пока,
Мне не забыть вовеки
Рыданье чаек,
Знобкий, смертный страх,
Зеленоватый свет печальной Веги,
Остекленевшей в штурманских глазах.
Я помню вал, что, словно гром
Неистов,
Суденышко, прибитое к скале,
Молчание друзей над бухтой
мглистой –
тяжелое, как якорь на земле.
Их штурман знал глубины океана,
Что лишь ему изведать довелось,
И у него
Под кожаным регланом
Лежала карта, мокрая насквозь.
БРАТАНИЕ С ОКЕАНОМ
(Всеволоду Азарову)
Здравствуй, океан Великий,
здравствуй,
ширь твоя и глубь твоя -
по мне!
Рядовой романтик дальних странствий,
я пришел к твоей седой волне.
Упади на плечи мне каскадом,
солнечного взморья бирюза!
Я хочу лицом прижаться к скалам,
чтоб твоя волна меня ласкала,
целовала в губы
и в глаза!
Я хочу, чтоб ветер, друг твой старый,
йодом на губах моих присох
здесь,
где исполинские кальмары
выброшены штормом на песок!
Я иду средь скал
полоской узкой,
гранью между сушей и водой,
где ежи, медузы и моллюски
выложены хрупкою грядой.
Мир понятен:
это все так просто -
и прибоя солнечный огонь,
и живые трепетные звезды,
что ложатся в теплую ладонь.
Я хочу пропахнуть солью синей,
не от качки -
я от встречи пьян.
Здесь, где начинается Россия,
я с тобой братаюсь,
океан!
* * *
Жизнь дошла до седой середины,
но горят бортовые огни.
И не пляжи,
а серые льдины
вспоминаются в трудные дни.
Вспоминаются реки и горы,
родники, что пьяняще остры.
И гудящие грузно моторы,
и костры,
ветровые костры!
Не забыт грозный гул океанов,
звездный блик на косматой волне.
Было много штормов и туманов,
только солнце не меркло во мне.
* * *
Стою у моря,
в солнце весь,
и пью солоноватый воздух.
А волны плещут - там и здесь -
в горячих бликах, точно в звездах.
Душа и небо обнялись
в каком-то новом откровенье.
Не говорю:
“Остановись!..”
Я говорю:
“Продлись, мгновенье!”
Вячеслав Кузнецов. Из сборника "Сказание дней", Лениздат, 1983 год.
http://nikutyonok.livejournal.com/57064.html
На воинском кладбище
Тут грусти не грусти,
а убитых вовек не воротишь.
Как проклятье, легла
чёрным крепом на сердце война…
Я стою над плитой,
и наотмашь,
наотмашь
ветер времени бьёт,
как взрывная волна.
Хлеб
… Ели мы не хлеб,
а чёрный жмых.
Маленькие,
важные, как боги, -
двести грамм в обрез на четверых –
мы его крошили на пороге.
Каша из берёзовой коры,
как тебе весной мы были рады!..
Счастье,
оно тоже до поры,
и об этом забывать не надо.
Стол без хлеба жалок и нелеп;
хлеб –
да это самое простое!
Он копейки стоит,
чёрный хлеб…
Все ли знают,
Сколько хлеб наш стоит?
Пуля
Упал лейтенант на болоте,
и глянули очи мертво.
Та пуля была на излёте
и всё же достала его.
Ах сколько скрестилось событий
В судьбе…
Как трагичен излом!
Незримые,
страшные нити
стянулись последним узлом.
(Как часто живём мы вслепую,
жизнь комкая, как черновик.
и только споткнувшись о пулю,
мы вдруг прозреваем на миг.)
…Сжимая в руке похоронку,
я вижу сквозь страшный петит:
мальчишка целует девчонку,
а пуля летит и летит.
* * *
Я в четырнадцать лет натянул на себя гимнастёрку.
Был я парнем, понюхавшим порох и знающим вкус лебеды.
Сапоги-скороходы подобрал старшина мне в каптёрке
и шинель, на которой от пуль и от крови следы.
Подобрал мне ремень, хоть и было это непросто,
и улыбкой меня одарил: до чего, мол, курнос!..
Велика была каска…
И винтовка пришлась не по росту.
Только я притерпелся.
И в дальних походах подрос.
Костыли
Я этого парня запомнил навек –
в выцветшей гимнастёрке,
с суровою складкой набрякших век,
с морщинкой в межбровье горькой.
Он костыли положил на траву,
скрутил себе «козью ножку»,
и было во взгляде его : «Живу!
Ещё… поживу… немножко».
И в этой военной разрухе,
в пыли,
глаза его мне говорили:
«Ты смотришь и думаешь – костыли,
а это, браток мой, крылья!»
* * *
Какие не нагрянут беды,
я впредь не отведу лица.
… Война окончилась победой,
а я остался без отца.
Не я один.
Но разве легче,
что не один?..
Ещё трудней!
И, кулаки сжимая крепче,
шагал я в бучу мирных дней.
Встречал людей я самых разных –
с чудинкой, с искоркой и без.
И жизнь иных текла как праздник,
была как ярмарка чудес.
Завидовать?..
Щадила зависть.
Ведь я давно уж не малец.
Всю жизнь наградой мне казались
слова:
«Он – вылитый отец!»
* * *
Ольге Берггольц
«НИКТО НЕ ЗАБЫТ И НИЧТО НЕ ЗАБЫТО» -
на серых,
обветренных скулах гранита.
Я молча внимаю словам.
И не спорю.
С чем спорить?..
Не к морю пришёл я,
а- к горю.
Оно не шумит,
не гудит,
не бунтует.
Оно
наши голые души
бинтует.
Бинтует так туго, что сдавлено горло.
А что ж тут поделаешь?..
Горе есть горе.
Оно проступило на скулах гранита,
и память болит,
словно пулей пробита.
Вячеслав Николаевич Кузнецов.
Стихи о Ленинграде (Санкт-Петербурге).
Мосты.
Ликуя, а порой печалясь,
Я стыл, как птица на лету ...
Забудется ль, когда встречались
На Поцелуевом мосту??
Я вспоминал потом в разлуке
То все сначала, то - с конца.
Мосты, мосты! Они, как руки,
Связуют время и сердца.
Они не просто над водою
То многолюдны, то пусты
Над радостью и над бедою.
Стоят, как радуги, мосты.
По грудь в воде - как ноги студит.
Как ветры спину леденят! –
Связуют берега и судьбы
И одинокие стоят.
***
Вечерний сумрак вымарал все тени
На Мойке, на Неве и на Фонтанке.
Стоит, устало горбясь, мост Литейный
Дредноутом на якорной стоянке.
День отошел. Как всхлипы, чаек крики.
Седая мгла на их мятежных крыльях.
А сердце солнечные помнит блики
На площадях, на куполах, на шпилях.
***
В себя вбирая красоту,
Я славлю сердце молодое!
Стою на Кировском мосту,
И город мой – как на ладони.
Домов хрустальные торцы,
Резные арки, словно сестры.
Сверкают золотом дворцы,
Алеют солнечные ростры.
И шпили, шпили – там и тут
Над каждой башней и карнизом.
А в мачтах кораблей поют
Балтийские седые бризы.
Невское утро.
Седая изморозь, не иней,
А листья – выводок лисят.
В туманно-розовой и синей,
В прозрачной дымке Летний сад.
Пилястры строгие, как струны,
И в ртутных отблесках Нева.
Уже в душе запели руны,
Но не пришли еще слова.
И в предвкушении блаженства
Ты, щурясь, смотришь в высоту…
Возникли кони на мосту!
Прогулка по Летнему саду.
Как горько пахнут листья увяданья!
И не бодрят уже, не веселят.
В погожий день пришел я на свиданье
К тебе, в твои аллеи, Летний сад.
... Стою.
Вдыхаю острый невский воздух,
Стекающий с лебяжьих облаков.
Нет, не по листьям - по опавшим звездам
Брожу среди героев и богов.
Как небо первозданно и бездонно,
Как не бездумно!...
Статуи - строги.
Дворец Петра...
Но где ж хозяин дома?
В каких веках гремят его шаги?
Шуршат и шепчут листья, осыпаясь,
Блуждают блики солнца по траве . . .
Петровской треуголкой синий парус
Проходит по мерцающей Неве.
Петровская баллада
Корабль — над городом плывет
по облакам, через столетья,
и в парусах грохочет ветер,
лохматя синь балтийских вод.
Тверда петровская рука,
Она умела в бурю править…
… О наша быль, о наша память –
Фрегат – связующий века!
Корабль — над городом плывет
И видит нас внизу, в пучине.
По этой, может быть, причине
К нему мы рвемся, в небосвод.
--------------------------------------------