я считала его чудаком:
тихо матом чего-то придумывал.
он меня не совсем замечал.
это даже не просто как слой
мертвой кожи над новой и гладкою:
а листок незамеченно вырванный
неизменно из умной книжоночки
для формулы, что всегда посещала его
неизменно часов этак в пять по a.m.
я считала минутами вздох
не желавшей сжиматься пружины
и её постоянного зрителя.
тот баюкал её как дитя.
он любил целовать механизм,
если тот вдруг порадовал папочку.
я ему согревала обед:
я пыталась добавить обычное.
но куда там! вечно лохматый
и вечно чудной человек этот
мог не есть целый день напролёт.
я всё думала: "боже ж ты мой!
сколько может смотреть он на родинку
над моею капризной губой
и, вконец, догадаться сказать:
— а что ты здесь, собственно, делаешь?".
по ночам я не плакала, нет.
я решала, звонить ли в дурдом
или гением объявить его...
но когда, наконец, он нашел,
что искал столько лет, столько
взглядов насквозь меня,
я решилась нести этот крест.
так Попов изобрёл своё радио.