Сначала были гаммы. Они доносились с утра из соседнего дома, выходившего в наш двор глухой боковой стеной. Буйный плющ, впиваясь крепкими корешками в старую кирпичную кладку, тянулся к чугунному балкону 19 века, мягко колеблясь на ветру. Надо всем этим звучали сонаты и фуги, и, наконец, самая популярная в то время в Сололаки (старый район Тбилиси) мелодия - «Санта Лючия». Это означало, что занятия закончены, и сейчас на балкон выйдет худенькая смуглая Лианка, немного похожая на юную Софи Лорен. В нашем сознании она так же крепко соединялась с музыкальными пассажами, как плющ с кирпичной стеной. А все вместе это напоминало что-то очень знакомое, смутное, неуловимое. И однажды толстый Рафик озвучил это «что-то» - «наша Италия». У него было чутье, именно так мы представляли себе старинные флорентийские замки. Далекая Италия ворвалась в наш двор. Стена была декорацией к дворовым спектаклям и карнавалам, и местом вечерних посиделок, и напоминанием о каком-то прекрасном мире. Правда, уже тогда из нее падали кирпичи, но дом обещали починить со дня на день. Так говорил толстый Рафик, мой сосед по лестничной площадке, с которым мы перестукивались через общую стенку азбукой Морзе: точка, тире, тире…
Под аккомпанемент «Санта Лючии» неслись годы, плющ, обогнув балкон, дотянулся до крыши, мы выросли, обзавелись семьями. Лианка превратилась в «уважаемую Лиану» - самую популярную преподавательницу музыки в районе. И когда дети Рафика в ее квартире мучили клавиатуру неуверенными гаммами, он неизменно сидел у окна своей лоджии, блаженно взирая то на знакомый балкончик, то на приобретенное «по случаю» пианино. А по вечерам на тот же балкон, как на сцену, выходил сын Лианы – Георгий. Такой же смуглый и музыкальный, как мама. Он хорошо знал наши вкусы. Заметив меня у окна, «выдавал» на своей флейте что-то из битлов, но заканчивалось все неизменной «Санта Лючией». Под луной колыхался плющ, худенький мальчик на фоне «флорентийского замка» казался миражом, наш итальянский рай продолжался... Первым этот рай покинул Рафик. Он обменял тбилисскую квартиру на равноценную в центре Москвы! Тогда это еще было возможно, и безошибочное чутье подсказало ему, что пора действовать. Сразу после его отъезда началась «тбилисская война», которая грохотала под нашими окнами, так как, именно из этого района изгоняли Звиада Гамсахурдиа. Лиана еле успела отправить Георгия на учебу в Германию.
А мы все ждали нового соседа – просто интересно было взглянуть на человека, поменявшего спокойную жизнь в центре Москвы на Тбилиси тех времен. И однажды какой-то парень неуверенно остановился у соседней двери. «Вы мне не поможете?» - спросил он с московским говорком, и тут же, словно споткнувшись, повторил фразу по-грузински. Я сразу вспомнила, что о нем говорили в доме – «грузин московского розлива», «из очень интеллигентной, хорошей семьи», «окончил пару московских ВУЗов». Было совершенно непонятно, что с такими характеристиками он потерял в тогдашнем Тбилиси. История оказалась еще более невероятной, чем мы предполагали. Последней волей его рано ушедших родителей было, чтобы сын вернулся к корням. И не просто в Тбилиси – а в Сололаки, где когда-то зародилась и расцвела их любовь. Он выполнил их волю. И не представлял, что можно было поступить иначе. Но даже не это было самым удивительным - он был абсолютно свой, как будто рос с нами в одном дворе: так же легко переносил все невзгоды и жил ожиданием прекрасных перемен. Он был свой – как Рафик, как Лианка, как плющ за окном. И между нами была общая стенка, еще помнящая азбуку Морзе. Однажды вечером она зазвучала.
Вернее, зазвучало старое, раздолбанное пианино Рафика. Звуки были чистыми, точными, светлыми – джазовые импровизации напоминали о прежних безмятежных временах, утверждали, что все хорошее вернется. Утром, когда Резо заскочил на кофе, я спросила его – что это было? Он страшно сконфузился, что помешал соседям спать. И объяснил - просто знакомый настройщик «поколдовал» над пианино, музыке родители учили его с детства, а без джаза он жить не может. Тут с соседнего дома слетел очередной кирпич, и Резо задумчиво сообщил, что когда-нибудь эта жуткая громада рухнет прямо в наш двор. Я обиделась за «жуткую громаду» и рассказала про нашу детскую «Италию» и «Санта Лючию». Он все понял сразу. Зажмурился и выпалил, как клятву: «У меня будет сын, он будет расти в этом дворе, я научу его играть «Санта Лючию», это будет наш сололакский гимн! Вот!». А потом добавил: «Как странно, неужели плющ сильнее кирпичей – они падают, а он только сильнее цепляется своими корешками за дом…». Ага, подумала я, совсем как мы. Новый сололакский гимн он освоил в тот же вечер, я засыпала под знакомые с детства звуки, несущиеся из-за стены. Потом за этой стеной расцвела любовь. Звали ее Марина, она угощала нас хачапури и счастливо улыбалась. Когда появился на свет Шалико, мелодия «Санта Лючии» звучала ликующе и победно. Но жизнь становилась все труднее, с работой было совсем плохо. И однажды Резо, пряча глаза, сказал мне: «У тебя будет новый сосед. Американец. Обещал хорошо платить за съем. А мы снимем квартирку на окраине. Сына кормить нечем. Прости».
Появление нового соседа было эффектным. Он восседал на балконе под американским флагом, на фоне пятнистой маскировочной сетки. Ноги в шортах, заброшенные на барьер, обвевал вентилятор, в руках – газета «Таймс». Он быстро загадил нашу «Италию», наладив именно там починку джипов, в пять утра врубал на полную громкость компьютер с бодрыми мелодиями. От мощных динамиков, установленных прямо у общей стены, она дрожала, вспоминая славные времена «азбуки Морзе». Любимой фразой «ненормального янки», как его сразу прозвали в доме, была: «Я плачу доллары и живу, как хочу». Первым не выдержал интеллигентный сосед сверху. Его жена проснулась среди ночи оттого, что муж – известный в городе врач, колотил молотком по прекрасному паркету, пытаясь призвать «янки» к порядку. Потом мой муж, отнюдь не хулиган, кинулся на него с кулаками на лестничной площадке, в ответ на ругань. Американец быстро спрятался за дверью, а наутро установил на ней железную клеть. Но это ему не помогло. Дом не признал «своим» ни его, ни грохочущую музыку. Дом скучал по «Санта Лючии». И новому соседу пришлось распрощаться с нами. Последняя его фраза ударила под дых: «А ваш Резо - помер». Он не соврал. Резо умер неожиданно, вдруг, не успев попрощаться с нами. А через неделю рухнул соседний «итальянский дом», устав ждать починки. От него осталась груда развалин и единственная стена с балкончиком, которая нависла над нашим двором. Она по-прежнему увита плющом, корни которого крепко держат кладку…
У меня за стенкой – опять новые соседи, мы еще не знакомы. Обо всем этом я рассказывала по-телефону Рафику, который, устав восхищаться Москвой, звонит в Тбилиси и ностальгирует по нашему «итальянскому» детству. И в этот момент, по-соседству, кто-то нерешительно тронул клавиши. Сначала рука повторила гамму, потом звуки окрепли, и… да, это была «Санта Лючия», которую новые жильцы наигрывали на все том же пианино, купленном когда-то «по случаю»! Они еще ничего не знают ни про «флорентийский замок», ни про Лиану, вырастившую в одиночку Георгия и еще множество учеников, а теперь оставшуюся без дома и живущую у подружки. Ни про тоску толстого, старого Рафика, не нашедшего счастья в далекой Москве. Ни про короткую тбилисскую жизнь «московского грузина» Резо, сказавшего когда-то точную фразу о том, что плющ силен корнями. Они просто стали жителями района Сололаки, который напел им свою любимую мелодию.
.