За далью, за фонарными столбами
Отживший, дряхлый одинокий век,
Безвкусный снег не чувствуя губами,
Лежал и стыл, не разжимая век.
А в юности в ладоши бил он звонко,
Хоть чаще — сапогами по лицу,
Воспитан был изысканно и тонко,
Чтоб присягнуть Лжецу и Подлецу.
Он ночью выл промозглыми ветрами,
И в дверь как в челюсть бил его кулак.
Он подвывал беззубо вечерами,
А утром вверх тянул кровавый флаг.
Он вроде барин, но затравлен ложью.
Он голодранец, но костями сыт.
Конец простой: убит, прострелен дрожью,
С пути истории в канаву смыт.
Весь скрюченный, весь ссохся от мороза.
Оскал на морде (не назвать лицом!) —
Слились в гримасе ужас и угроза.
Глядеть грешно, не то, что звать “отцом”!..
1991