Лев Толстой нас оставил в дыму
и ушел пахать свою землю.
Детский дом наш сгорел на юру,
черной кипой накрыло харчевню,
старый граф нас оставил в бреду.
Сколько лет, как сияют его тиражи,
и вовсю пламенеют зарницы.
Становились к игрушечным пушкам пажи,
и метали игрушечные пыжи
пушки с края на край страницы.
Ты читаешь толстые журналы свои,
где редактор не хочет сменяться,
в этих тонких журналах твоей нелюбви
преступление осталось без взрослой руки,
и без взрослых кривляются и матерятся.
Я накрою ладонью твою войну и мир
в ожидании человека с большим сердцем,
чтоб хватило на сто тысяч всех кирасиров
и пехоты французской и русских мундиров,
и нам было некуда деться.