На сизых крылах
Прилетела невемая птица.
Села на верею,
Смотрит страшная.
Злая луна бледнолицая
Над тесовою крышей повисла.
Кто-то в избу стучится.
А в крынях молоко скисло.
Дрожит лучина,
Зыбка пустая на матице
Качается.
Под лавкою кот
Забился, шипит.
Путник озябший
Кругом озирается.
Мокрый, дрожит,
Руками холеными
У шестка вертит сапог…
Извно, за дверью дубовою,
Кругом да наокол ворот
Неладное деется.
Темна осенью ночь.
Навьи бродят.
- Чур, чур, меня, прочь!
Взгляд тускл,
Мечутся, вздутые лица .
Скрежет, царапанье, стук.
Замрет, тихо…
После опять тук… тук… тук.
Плачет хозяйская дочь –
Отроковица –
Шелковая головка.
Позяблая жмется к матери,
Смотрит на гостя
Неловко.
Мать, поди, неделю больна.
Бредит,
Давно б померла,
Да душа не идет прочь.
С пеной у рта бьется
Третью ночь.
Днем как полено,
Совсем покойница,
Одревенеет. За полночь
В корчах ломится.
Хрипит, вращает очами красными.
Хочет сказать,
Не испровещается.
За руку ловит дочь,
Не дотронется.
На девичьей шейке,
Что к матери клонится
Крестик кипарисовый –
Подарок прохожего старца.
Зачем забрел
Лонейшней троицей
Сюда бородатый,
Суровый,
Вдаль от звездномаковых
Белых церквушек,
Скитов лесных,
Ладана,
Богомольных старушек,
На хутор глухой?
Никто не проведал.
Напрасно ждали
От пилигрима
Рассказов цветистых
О Цареграде, Ерусалиме,
Старец молча обедал.
После встал,
Благословил,
Перекрестился на образа,
Пропал,
Будто и не был.
Только после, душистыми каплями,
В красном углу целитель
Пантелеймон плакал.
Нет уж хозяина,
Помер родитель.
И детишек шестерых
Бог прибрал,
А было их
Семеро – мала мал.