Простыл, устал, лежу в постели,
читаю чью-то писанину.
За окнами в цветах пастельных
крапает грустную картину
дождь мелкий нудный и холодный,
туманя близкий горизонт.
Старик небритый и голодный
бредёт, не закрывая рот…
Деревья – по-сиротски голы –
темнеют сетками ветвей.
Укутав полотенцем горло,
горячий пробую глинтвейн.
В глазах плывёт пейзаж осенний.
Ничто не возбуждает взгляд
на отдающей прахом сцене,
где переписчиков отряд
«штурмует приступом» квартиры
для нужд статистики чужой.
И чувствую мишенью в тире,
хотя и так – едва живой.
Но завтра снова на работу –
вновь чью-то воплощать мечту;
за благ сомнительную квоту
ловить приказы налету
("Чево-с изволите, хозяйка -
чего спланировал ваш мозг...").
И я (то «Знайка», то «Незнайка») -
не избежать хулы и розг -
верчусь юлой, скачу, как зайка…
но говорю, порой: О, Боже!
Я не игрушка – попрошайка,
и мне не вылезти из кожи!