***

За полночь – телефонные звонки.
С долины скорбей ли, с  дороги дальней
с сумятицей в душе свои долги
мне возвращают. Я – исповедальня.

Пойми  печаль иного бытия,
услышь в молчанье – крик, за смехом – слёзы,
прими чужие круги как своя,
по монологам телефонной прозы.

Необанальности житейских бурь
развею я, ночной звонковый пастырь.
И отойдёт на время чья-то дурь
без фирменных химических лекарств.

Когда  недуг уже неизлечим –
самоубийственно самолеченье:
нивелировкой  следствий и причин
не вылечить души опустошенья. (?!)

Я повторю в чужую пустоту
набор расхожих штампов и шаблонов,
и судьбы по лекалу  обведу –
без тупиков, заломов и обломов.

И мой универсальный трафарет,
по грешным душам вырезанный бритвой,
на чью-то участь ляжет, как корсет,
предел назначив рамкой  габаритной.

Но, высказавши, тянутся гудки.               
Им долго плакать в тишине и таять.
Они как память наша, коротки,
и так же повторяемы, как память.

(?!)





И,  в мире параллельном проводник,
по зазеркалью линзою стекаю.

…Но бьётся многоточиями крик.

…Я трубку на рычаг не опускаю.

                1984


(Нет искренности в искреннем стихе.
Есть – в прозе жизни, да и то отчасти.
Есть истина высокая в грехе.
Нет исповедей в радости и счастье.)