На карте земной неприметною точкой
Наш город степной обозначен пока,
Хоть с древних времен к его каменной почве
Искателей меди касалась кирка.
Бывало вставал у зимовки саманной
На отдых короткий в ночи караван,
Прошедший по тропам пустыни песчаной
С дарами из сказочных, призрачных стран.
Вставал, уходил и никто в нем не ведал
Какое богатство лежит под тропой,
Какие несметные залежи меди
таятся под желтой, колючей травой.
Над степью сожженной метались столетья,
свидетели давних событий и вех,
и вот воцарился на древней планете
звенящий, воинственный, бронзовый век.
Качая горбами, ступают верблюды,
по телу безжизненной древней степи,
шагают верблюды вдоль трассы безлюдной,
минуя пикеты в нелегком пути.
Идут бесконечным, большим караваном
с тяжелою ношею ночью и днем,
уносят в чужие, далекие страны
богатство, добытое тяжким трудом.
А знойное солнце в зените пылает,
стервятники в небе белесом парят,
сайгаки шальные порой пробегают
к миражным озерам и рекам спешат.
Привал, под нависшей Полярной звездою,
пылает неслышно в костре саксаул,
седой аксакал сладкозвучной домброю
сзывает погонщиков ближе к теплу.
А ветер звенящий со струнами спорит,
скрывая от взоров свирепый самум,
и к людям, сидящим у пыльного моря
доносится песня песков Кара-Кум:
"ѕПо зыбким холмам шевелящихся дюн,
не раз караваны верблюдов ходили,
и прежде здесь слышали пение струн,
которое, странствуя, люди любили.
О! Сколько из них оставалось в песке,
без влаги и пищи, лежать бездыханно,
они умирали в бреду и тоске,
в бушующем, воющем вихре песчаном.
Я многое знаю и помню о том,
какие живут обо мне в мире мифы.
Мной скрыты от взоров под каждым пластом,
найманы и персы, монголы и скифы.
Что гнало их к нивам бесплодным моим?
В объятия страшной, мучительной смерти,
в безжалостный зной, в край песчаных могил,
где в небо летят ураганные смерчи.
Я, голос палящих песков Кара-Кум,
Сидящих коснулось дыханье пустыни.
Во власти навеянных песнею дум,
Домбра аксакала умолкшего стынет.