Посвящаю брату
Вот оно выстраданное, вымоленное простое человеческое счастье! Наконец-то Сан Саныч Быстров обрёл долгожданный покой. В свои пятьдесят он полюбил слепо и безрассудно. «Любовь – заслуженная награда после долгих лет отчаяния, разочарования, безысходности и неприкаянности», – решил Быстров.
Избранница, по имени Диана, отвечала взаимностью. Боже мой, сколько он шёл к этому! Как же ему было приятно слышать от любимой женщины: «Мы созданы друг для друга. Бог соединил две половинки в единое целое!» Но подспудно в мозгу влюблённого вертелась назойливая мысль: «Так хорошо не бывает!» А тем временем, взволнованное сердце громко пело, заглушая возникавшие, казалось, ни на чём не основанные, опасения.
Он знал, в другой жизни у Дианы имелся опыт гражданских браков, но это, по её словам,– сущее недоразумение.
Дочь от первого брака и сын от второго выросли, выучились и работают.
Сан Саныч и Диана трудились по сменно, поэтому встречались не часто, ходили в кино или гуляли в парке с собакой, трепетно держась за руки. Он не переставал радоваться общности их интересов. Она, будто читала его мысли, часто договаривала начатые им фразы.
Яркая внешность Дианы притягивала взгляды посторонних, что льстило Быстрову. Волосы, точно смоль, и голубые глаза – это сочетание считается признаком породы. Было в её облике для Сан Саныча нечто неуловимое, но он не мог себе внятно объяснить что именно. Широкий прямой нос, широкие скулы, выдавали её азиатские корни, она и не скрывала, её рано умерший отец был таджиком. Женщина всегда знала, чего хочет, и производила впечатление умной и уверенной дамы «ягодного возраста».
Обладательница стройной фигуры, Диана знала себе цену.С самого начала знакомства она сказала Быстрову полушутя-полусерьёзно: «Дорогие женщины ценят внимание, цветы, подарки и любят добротную фирменную одежду, а я из таких».
Через месяц после знакомства Диана намекнула как бы, между прочим, сказав любимому, что видела в ювелирном магазине один золотой браслет, удалось ей это мастерски, исподволь подвести Сан Саныча к мысли, что идея сделать подарок – его собственная. Вместе с тем Диана при каждом удобном случае спешила подчеркнуть: у неё всё есть и она ни в чём не нуждается – главное – любовь.
Быстров, человек со вкусом, лёгкий на подъём, приехав в магазин, узнал браслет и решил подарить его Диане на бывший день рождения. «Этот золотой браслетик был бы чудо как хорош на тонком запястье изнеженной руки, с синей жилкой, отсчитывавшей пульс и длинными пальцами, ногти на которых отчего то всё время покрыты лаком цвета запёкшейся крови», – подумал Быстров, предвкушая впечатление от подарка.
Диана не слишком утруждала себя работой по дому. Сан Саныч не раз слышал от избранницы об усталости, ей трудно убирать квартиру, о постоянном беспокойстве за маму, вечно носившуюся с бредовыми идеями. Типа: бывший зять хочет «оттяпать» у неё квартиру и пустить их по миру. Матушка видела врага в каждом и никого не пускала на порог, никогда не подходила к телефону. Постепенно к нему начало приходить понимание, Диана неискренна и многого не договаривала, а замечания его обрывала: «Сами разберёмся!»
Сан Саныч, имея серьёзные намерения, пытался подновить и приукрасить своё гнездо, доставшееся ему от родителей. Он купил прихожую, шкаф-купе, поменял окна. Деньги от проданной дачи убывали. Диана сразу отказалась помогать ему с обустройством квартиры, сославшись на постоянную усталость и невозможность при её работе жить на два дома.
«Молодая» приезжала каждые четыре дня в его «трёшку» королевой. Её ждал накрытый стол, иногда хозяин пёк яблочный пирог к чаю, ему нравилось удивлять и радовать любимую. Но ела она мало. Потом они вместе курили на балконе, несмотря на то, что врачи категорически запретили Быстрову курить.
Постиранное бельё уныло лежало горой в большой комнате. Пару раз Диана нехотя гладила рубашки, когда любимому уже нечего было надевать, по большей части они оставались «подарком» для сестры, иногда навещавшей его. «Молодая» часто заводила речь об обновлении быстровского гардероба. Сан Саныч неизменно соглашался с ней, но ему предстояли визиты к дантисту. Работая на госпредприятии, Быстров получал столько, сколько еле хватало им с Тучкой на дожитие до следующей зарплаты, покупал на рынке продукты подешевле.
С каждым свиданием Диана раскрывалась всё больше.
На работе её обижали и подставляли, сплетничали о ней. Сан Саныч понимал и объяснял себе – куда деваться – женский коллектив. Наставлял: «Будь официальной на работе, не давай повода для сплетен, не рассказывай о себе и не расспрашивай других». Он не переставал удивляться тому, как представляла она себя потомственной целительницей, сама себе дала прозвище «мать Тереза».
Любимым занятием парочки было гулять по «блохе» и любоваться фарфоровыми статуэтками. В доме Быстрова они занимали целую полку книжного шкафа.
Однажды, по дороге домой, парочка выпила пива, потом дома добавили вина. Быстро захмелев, женщина стала обижать любимого, рассердилась на него, стала предъявлять претензии, суть которых он не понимал, так путаны они были, потом вдруг швырнула браслет… Мать её тогда сказала расстроенному Быстрову: «Не стоит быть таким доверчивым. Далеко не всё правда из того, о чём говорит тебе Диана». Быстров решил – бабские штучки. Но зерно недоверия всё-таки упало в борозду души.
Наутро, увидев любимого в постели, Диана искренне обрадовалась тому, что он не ушёл. Выслушав рассказ о своих «художествах», она отказалась верить.
Придя в себя после вчерашнего, «молодая» соблазняла его под музыку, а потом он услышал чужие избитые слова: «Ты будешь узнавать меня снова и снова, каждый раз, будто листая страницы интересной книги…» Она часто повторяла их в постели, как бы «присушивая» его к себе. Он любил, был открыт и предсказуем, доверял ей и всецело находился в её власти.
Вскоре Бысторов начал чаще задумываться над тем, что может он дать женщине, страстно желающей шикарной жизни. Каждое утро он просыпался и благодарил Бога за то, что всё ещё работает, и у него хватает закрывать глаза на кумовство и махинации начальства с деньгами.
«Переть в дурь» – не его стиль, когда на носу пенсия, а в кармане удостоверение инвалида.
За день до отпуска Диана напилась «в хлам»… и прогуляла смену. Сан Саныч вызвал врача, тот выписал больничный. Быстров выгораживал её, как мог, лепеча по телефону начальству про гипертонический криз. Проснувшийся «червячок» продолжал свою работу.
Раз в два месяца Диана напивалась до бесчувствия, городила несусветную чушь, порой набор слов будто был из чужого языка, словно одержимая, безосновательно оскорбляла Быстрова, обвиняя его во всех своих неудачах. Его-то, готового для неё на всё, для неё вечно усталой, с нездоровым цветом кожи лица, ничем не интересующейся, кроме своего внешнего вида, ноющей о сплетницах подружках, пьянице втором муже, о матери, которая сидит у неё в печёнках, о дуре дочери, содержащей своего гражданского мужа, сосущего из неё деньги…
Порою Быстрову казалось, что душа её – губка, помещённая в раствор злобы, который время от времени чья-то длань сильно выжимает на него. Выпущенный "квант зла" ослаблял женщину, и она буквально падала, а Сан Саныч, забывая обиды, подхватывал Диану на руки, как больного ребёнка и нёс в постель.
Какой-то злой рок преследовал Быстрова – не везло ему с бабами! Жена…эта стерва развлекалась с ухажёром, когда он работал, а ребёнок и свекровь спали в соседней комнате. «Вот «Тучка» – сука, а ни за что не предаст. Вроде и не урод, правда, не олигарх, но руки-ноги на месте, голова не пустая, всё в дом. В чём дело?» – задавал он вопрос и не находил ответа.
Предыдущая дама сердца («и что он в ней нашёл?» – ни кожи, ни рожи) не работающая особа, жила на иждивении матери пенсионерки. Хозяйка из той зазнобы скверная: в холодильнике торричеллиева пустота, полдня за собакой не убрано, когда б он не позвонил, вечно заспанная… Постепенно Быстров начал прозревать. Она алкоголичка! Сан Саныч рассматривался ею как муж с приданым: трёхкомнатная квартира и дача.
Что это? Любовь, когда в горе и в радости?… Болезнь? Или его мастерски используют? Любовь к деньгам, стало быть, продажная… «В начале знакомства Диана позиционировала себя, как порядочная женщина, меж тем, вела интригу, чтобы получать и получать. Значит, нет никакой любви. Она продавала себя. Тело – товар, подарки, золото – плата. Любящие люди дарят, не считают…» – сокрушённо думал Быстров.
Ему было трудно удовлетворять постоянно растущие потребности Дианы, но он старался соответствовать, чтобы не огорчать любимую. Сан Саныч давил грустные мысли воспоминаниями о первых встречах, о минутах близости, точно так же, как давил и робкие замечания внутреннего голоса по поводу её злоупотребления спиртным.
Упрямый Быстров отказывался верить ушам, глазам, наконец, доводам разума. Любя по-настоящему, он ждал – жизнь переменится, его любовь сотворит чудо, и занимал у доброй тётушки деньги на очередной подарок любимой, чтобы, сэкономив, обернуться.
Диана была сама нежность и отзывчивость, она выказывала глубокое понимание его натуры, когда не пила. Спиртное видимо ослабляло скрытую «пружину», а та отодвигала «заслонку»…
Бог упорно отводил окрылённого Сан Саныча от его избранницы. Возомнив себя молодым и крепким, Быстров оседлал велосипед и выехал на шоссе. Желание проехаться по новой трассе на новом «коне», где гоняли, грузовики кончилось для Сан Саныча печально, но он был счастлив – легко отделался, получил перелом руки и несколько сильных ушибов ноги. Содрал кожу, а при его диабете этому заживать несколько недель, и о солнечных ваннах уже не думалось. Водитель грузовика даже не заметил его. Это случилось за неделю до отпуска, о котором мечталось целый год.
Диана заявила, что поедет на юг с «зубастым кавалером». Истратив все деньги на зубы, он решил занять у тётушки на путёвку в Геленджик. Ей самой пришлось занимать деньги у дочери, и это чрезвычайно обозлило Диану, поскольку она учила дочь, как следует вести себя с кавалерами, а сама сплоховала…
«Половинка» не явилась проведать, облегчить участь больного добрым словом, принести хлеба, погулять с собакой. Сказалась усталой, больной, занятой – у «матери Терезы» выходной. Она по телефону прочитала ему лекцию на тему «Надо было…» Сан Санычу, по правде сказать, уже никуда не хотелось ехать. Просто отлежаться бы.
В доме отключили горячую воду. Быстров нагрел на газу ведро воды и стал мыться. Задумавшись, он случайно плеснул кипятком на грудь. К вечеру поднялась температура. До отпуска оставалось два дня. Ни купаться, ни загорать он не мог.
Диана всё-таки выбрала время и приехала. Она пыталась заговорить боль. Как мог это сделать человек не то что без любви, без жалости , как он уже понимал, без навыков, способностей, но и с нарастающей злобой то ли от бессилия, то ли от прозрения: не на того положила глаз, не справиться ей со своей бедой, о которой она так и не рассказала Быстрову.
Сан Саныч начинал понимать, что ожидал от человека любви, категорически не способного любить, отождествлявшего любовь с постелью и шикарной жизнью и, поэтому вечно неудовлетворённого и несчастного. Одно из любимых слов её лексикона – «бумеранг». Пьянство Дианы возвращалось и било её и близких ей людей. Злость дробилась на слова,мысли,не реализованные желания и возвращалась к ней новой бедой.
Но почему, недоумевал Сан Саныч. Ну, ладно, мужики попались сволочи, но ведь, есть дети, и нормальной матери должно быть не до питья…
Понял, когда они навещали могилу на кладбище, Диана в порыве откровенности чуть-чуть рассказала о своём отце. Он был мусульманином, умер от диабета, не дожив до 50 лет... Мать запихнула его в больницу, куда ходила редко. У отца началась гангрена. Он не чаял души в жене и детях, и Диана – папина дочь – не могла простить матери чёрствости. А… та после смерти мужа обзывала детей «чернью босоногой», и в итоге получила «бумеранг» – пьянство Дианы – Божье наказание за отца, за оскорблённое детское самолюбие.
Вероятно, именно тогда начали рваться связи с Богом, направляющим духовные устремления человека, и постепенно, как ржавчина, порок, проникая в мысли, слова, дела, разъедал душу «подопытной». И она, прислушиваясь к советам изощрённого учителя, всегда находила оправдание. Разум молчал, а искуситель с помощью спиртного, развращал, отвоёвывал её душу.
По приезде в гостиницу Диана решила отметить начало отпуска. Сан Сан – диабетик, инсулинщик не пил, но поддержал идею, решив выпить рюмочку-граммулечку за отпуск, за снятие напряжённости в их взаимоотношениях.
– Дианочка, радость моя, давай купим маленькую бутылочку, я выпью чисто символически, ты же знаешь, мне нельзя. Ну, зачем пол-литра коньяка, это так много и так дорого!
– Ах ты… жмотяра, жадина, денег для своей бабы пожалел! А я, может, расслабиться хочу! – зло рявкнула она.
– Ангел мой, Дианочка, для того, чтобы расслабиться и пары рюмок достаточно, – мягко возразил Быстров, не желая ссориться и зная её феноменальную способность пьянеть от стакана пива. Но его спокойствие только озлобило и подстегнуло женщину.
– Ты ещё будешь указывать, норму мне устанавливать, да? Я не маленькая девочка и не большая ослиха, разберусь сама, жмот, жадина, жид… – Она развернулась на каблуках и протянула оторопевшему продавцу-южанину свои деньги, скомандовав: «Пол-литра дагестанского, живо!»
Так его ещё никто не оскорблял и за что?!– подумал Быстров. Ну да, он может быть нудным, по несколько раз рассказывая об одном и том же, да он зациклен на своём здоровье. Но разве так можно с человеком, который тебя любит?!
Было жарко и тошно от сознания близости края. Мир, кропотливо создаваемый им с любовью, рушился. Он оказался лишь иллюзией одинокого сердца. Выпили пива, а вечером он повёл её в ресторан, где, изрядно набравшись, она на весь зал послала его «в пеший эротический тур» и демонстративно подсела к молодым парням за соседний столик, чем поставила их в неловкое положение.
Оскорблённый Сан Саныч решил не участвовать в представлении. Уснуть не удалось, болела сожжённая грудь. А более всего болела душа. В его голове роились вопросы, на которые он был не готов ответить честно.
В 4 часа утра её, ничего не соображавшую, привёл домой таксист.
Проснувшись, Дианка в очередной раз не поверила Сан Санычу, и в ход пошёл коньяк, купленный накануне. Из соседнего номера материализовались собутыльники.
Сан Саныч молча собирал вещи. Он решил, если запой будет продолжаться, то уедет домой и постарается выбросить её из головы, из сердца, снять с незаслуженного пьедестала. Она совершеннолетняя, ничего с ней не случится, а если куда и вляпается, то по собственной воле. С него хватит!
Быстров осознал, ей жаждущей шикарной жизни, любовь «нищего» не нужна. «Пожалуй, весь этот год она играла роль», – решил он. А память услужливо «подсунула» её взгляд, с огоньком злобы, выдававшем низменные помыслы владелицы, искусно «драпируемые» красивыми словами.
…Как-то вечером ещё до отпуска, Быстров сфотографировал Диану на мобильный телефон и сравнил этот «репортажный» снимок с фото, подаренным ему в начале их знакомства. Изменения её лица не вызывали сомнений. Диана была трезва, но глаза излучали неприкрытую злобу, точно горящие глаза голодного хищника, волчицы. Вот почему она никогда не снимала тёмные очки на улице. Диана знала об этой особенности своих глаз и прятала их от людей. При вечернем освещении лицо, будто становилось звериным. Сан Саныча обуял животный страх, и он вдруг понял, её помутившийся от частого пьянства разум давно стал добычей дьявола.
Слепец! Только теперь он обратил внимание на широкие скулы, на улыбку неискреннего человека, не умеющего от души радоваться, поскольку глаза, а, следовательно, и душа в этой радости не участвовали. Странная улыбка с опущенными уголками губ выдавала некое превосходство или торжество.
Перемена в лице была столь разительна, что Сан Саныч испугался своего «открытия». А, может, перемены-то и вовсе не было? Просто не тот человек рядом с ним. Такой он её не знал и любить не желал. В ней не было ничего от женщины, кроме внешних признаков.
Очнувшись, Диана обвинила во всём Быстрова, припомнив последствия другого «весёлого» вечера, когда она обнаружила на своей голове кровоточащую рану. На самом деле, перебравшая Дианка сама, падая, ударилась о спинку кровати. Сан Саныч – человек по натуре мягкий, никогда бы не поднял руку на женщину.
Это он оказывается вредитель и зачем-то мучит её, это он оставил её одну в ресторане среди похабных мужиков. Он за что-то ненавидит её и хочет её смерти. Сан Саныч мысленно разводил руками. Ситуация была поставлена с ног на голову. «Нападение – лучший способ защиты».
«Возможно, в начале их знакомства она увидела во мне человека, способного помочь ей выбраться из чёрного омута пьянства. Я любил её, а она – нет. Поэтому я – «инструмент», с чьей помощью она планировала начать новую жизнь, но ошиблась. Этого захотеть следовало ей, прежде всего самой, от её желания и воли зависит… И, когда до Дианки дошло, что блистать не удастся в новой жизни, ведь «оправка-то» бедненькая попалась, то с лица словно упала маска», – безжалостно подвёл черту Сан Саныч. Какая любовь, любовь это Бог, а у него не бывает дьявольского лика!
– А твой второй, Эдичка – жмот, каких поискать! Знаю я, что вы с ним от пьянства вдвоём лечиться захотели у целителя. Я твою фотку ему показал. А он мне : «мать Тереза». Да как волка не корми…
– На что это ты намекаешь?
– На то самое…
– Говори, да не заговаривайся, а то пришибу. Ещё не била? Так у меня рука тяжёлая! Я тут одного приложила, на всю жизнь запомнил, а позабудет зеркальце «подскажет»… Быстров понимал – грань, край, разрыв неминуем но, отчаянно надеясь, боялся сказать резкое обидное слово, чтоб не спровоцировать Диану на бурный скандал с мордобоем, но не сдержался.
– Ах ты, Дианочка – половинка моя…понадкусанная!
В запале Диана не услышала его слов.
Она пригрозила Быстрову, что уйдёт ко второму мужу, тому, который выманил оставшиеся после смерти отца деньги и сбежал с молодой.
Сан Саныч уже сомневался, а выкрал ли тот деньги или они пропили их на пару. Обида взяла верх, и Быстров выпалил:
– Валяй, катись, скатертью дорога, будете наливать друг другу, не соскучитесь, как с тем толстяком из Митина, с которым ты спала за кормёжку и питьё, без любви, а на лицо платочек накидывала что ли, чтобы рожи его испитой не видеть? Пардон, любовь была обоюююдная… к бутылке… когда уже не до выбора и на всё начхать, – горько добавил он.
Проведение вело Сан Саныча. Санаторий – последняя капля. Что взять с нищего, неспособного оплатить отдых? Тем не менее, он благодарен ей за те часы, минуты любви, подаренные ему и не важно, о чём она думала тогда. Он благодарен ей, за то, что она решила порвать с ним. Сам бы Сан Саныч не осмелился и жил бы, бесконечно мучаясь. Он был благодарен Богу за то, что не оставлял, предупреждал...
Отпуск окончен, наступило «отрезвление». Молчание, ни звонков, ни встреч! Что это? Продолжение дьявольского сценария? Запой?!Быстров хотел, было отдать вещи, надеясь на примирение, звонил, никто не брал трубку, пара эсэмэсок осталась без ответа. Приехал, ему не открыли. Осталось гадать, стыд или торжество беспощадного, равнодушного дьявола царили в её душе.
Тем не менее, Сан Саныч, так легче пережить, решил, что она безнадёжно больна, больна отсутствием души, ей нечем было любить. Он-романтик придумал, что на «раздаче» Бог подарил кому цветок, кому лебяжье перо, кому рассвет, кому трель соловья… ей досталась горсть песка, обжигаемого злобой, превратившегося со временем в камень.
Сан Саныч пытался сохранить в памяти начало… и не позволял последним её поступкам и словам доминировать в сознании. Теперь ему уже было не важно, играла она или нет, поспорив с подругой, что выпотрошит «лоха», как цыплёнка, главное то, что он чувствовал тогда, в самом начале их знакомства, и чувства те были подлинными.
Каждый ответит за своё.
Март, 2010