Его сюртук то в пудре, то в саже,
Он оркестра бронзового дирижер,
Он не знает ни нот, ни ритма даже и
Говорит не очень-то хорошо.
Он чего-то мастер... Чего? - не помнит.
Он поет колыбельные для белых крыс,
Ни окна, ни камина в его комнате,
Лишь две двери - наверх и вниз.
Как зовут его? - звонком корабельным.
Замирают в воздухе плети рук:
Вот вам жилы мои, скрипачи-бездельники!
Вот кожа моя, литаврист-байструк!
Он разорван в музыку, словно в клочья,
Даже ветер на пару секунд затих,
Чтоб услышал Кто-то, как он бормочет:
Не меня услыши, Господи, - их...
Ни души в его сюртуке убогом,
Только шорох стоптанных башмаков:
Он остался в сказках горящих окон,
Он остался в песнях чужих звонков.