. . .
Хотел бы жизнь иную
Припомнить и воспеть.
Такую же живую,
Как жизнь моя и смерть.
Она бы не имела
Начала и конца -
А долго, долго пела,
Как ветер у лица.
. . .
Твердить постыло имена:
Людей, вещей, событий.
Как вечность, сер проём окна.
И смысл во всём есть скрытый.
Мы обживать спешим равно:
Уют, безумье, счастье.
И то, что нам навек дано,
Мы тратим в одночасье.
. . .
Шепча о чём-то невозможном,
На острие забот и дел,
Спросил себя: «А что же ложно,
Что в суете я проглядел?»
Жив за двоих. Страшусь не тайны -
Что груз двойной не потяну.
Ввек не решу: «Кто в деле главный?
Так, выходи по одному!»
Мои заботы. Груз – не срочный.
Едва – мечты. Чуть-чуть – дела.
Определился круг порочный,
Однако – ложный. Суть – бела.
. . .
Всё в стихах объяснимо и просто.
Только жизнь объяснить нельзя!
Это есть экономия роста:
«Не трать зря!»
А когда твой законченный гений,
Обнаружит предел -
Перережет бескровные вены:
«Нет, не сумел».
. . .
Ты обращаешь снова взоры -
Туда, туда, где тьмы просторы.
Ты видишь: небо, угля груду.
И говоришь: «Я вечно буду!»
Позволь спросить тебя хоть раз:
«Кто есть ты – уголь иль алмаз?»
. . .
Душа человека – боль человека.
Гнев твой совсем без причин.
Злоба страшит нас от века.
Будешь всегда ты один.
Боль, как ребёнок,-
Напуган и просит
Душу его пощадить!
Боль высыхает, как слёзы.
Боль остаётся, как стыд.
Непримиримая, горькая злоба.
Боль затаённая дней.
Вспыхнет отчаянно, чтобы
Стало ещё тяжелей.
Человек
Был человек уныл и тощ,
Едва душа носила.
Упрям он был, как в осень дождь.
Но ведь и это сила!
За тусклой внешностью его
Душа влюблено билась.
День – это все на одного!
А вечер: «Нате!» - милость.
Вот потому, что был упрям,
Влюблён, уныл и тощ:
Он не считал на свете ям,
А попадал, - точь-в-точь!
Имея душу, не соври.
А видя стать - не спутай.
Воскликнул он: «Огнём гори!
Моя душа – не случай.»
Берёзы
В стране прицепов и машин
Осталось место и берёзам.
Как бы последним миру грёзам,
Которым внемлешь ты один.
И в летний зной, и в хмурь гнилую
Мне опуститься не дают.
Берёзы знают даль иную.
Берёзы знают грязь и труд.
Течёт вода по трубам ржавым,
И ядовито пар шипит.
Машина взвоет где-то рядом.
Опять размеренно гудит.
Двор обезличен до предела:
Станин унылые кресты.
Навек к берёзам прикипело
Болотце ржавое воды.
Густая пыль с мазутом вместе.
Обочин грустный ералаш.
А кто-то скажет: «Здесь не место
Берёзам белым. Здесь гараж!»
. . .
Ты больше, чем чужая.
По сути, мы враги.
Но жизнь припоминая,
Я взвою: «Помоги!»
. . .
Душа застывшая лекал.
На крутизне завоет вьюга.
В метели я не рассчитал:
И потерял жену и друга.
Когда метель я пережил,
То не узнал обрыв и поле.
Там, где цеплялся и кружил,
Нет ни следа… Светло и голо.
2 февраля – 4 июля 1984 года
В общей сложности душа,
Пережившая метели.
Даже действуя сообща,
Нелегко заделать щели.
Ветер с южной стороны
И за рамами двойными:
Наши ночи холодны:
Две постели – две долины.
3 февраля 1984 года
* * *
Неотвязные думы, как стоны,
Успокоиться не дают.
Увернуться нельзя от погони:
Вот догонят, сшибут и убьют.
* * *
Мы разные, разные очень.
Душа. Как её знобит!
А впрочем,
Пусть поболит.
Я что-то такое сделал.
Сорвался. Никак не пойму.
Там что-то в душе запело
И оборвало струну.
Ах, эти душевные струны,
Как провода висят…
Где вы, грядущие гунны,
Смешайте небо и ад!
Сорвите повязки злые,
В степь уводите жён.
Дети идут босые.
Верёвкой закручен стон.
Что значат – беда и польза?
И как ты решился? Сгинь!
Слабость. Растерянность. Поза.
Непосвящённым латынь.
Ночь как чаша круговая
Жизнь, не дай забыться сном:
Постоянным, окаянным.
В тихой комнате вдвоём
Никого мы не обманем.
Бури века. Ставни прочь.
Звон разбитого оконца.
Пулемёт знобит, и ночь
От пожаров как от солнца.
Разгорается душа.
Сердце строже.
Дума строже.
Гибель тоже хороша.
Размахнулся.
Бей по роже!
Штык. Приклад. В упор. К забору.
Счастье выкрал. Шкура. Гад.
Захлебнуться можно с горя.
Опоздал. В пути отряд.
Краснозвёздная, святая
Дышит полночь горячо.
Ночь как чаша круговая -
Каждый выпьет… Что ещё!
. . .
Где я, не знаю сам,
В мире каком живу?
Кланяюсь небесам:
Во сне или наяву?
Женщину, что люблю,
Много не вижу дней.
Дождь стучит по стеклу
Всё сильней и сильней.
Странная, право, ночь,
Длинная, как стихи.
Там без отца дочь,
В поле моём лопухи.
Вырвать бы корень зла,
Старый поднять меч,
Чтобы пела стрела,
Бранная слышалась речь.
Ваш нарушая сон,
Совесть чья нечиста.
Ветры со всех сторон:
Буквы сорвут с листа.
Женщину, что люблю,
Жить научу так:
Дождь стучит по стеклу.
Ночь. Бесконечность. Мрак.
1980 год, Ростов-ярославский
Огород
Бурьян разросшийся, как пики.
Как место битвы, огород.
Как будто замершие крики,
К ограде рвущийся народ.
Вьюнок на приступ лезет смело.
Свой доживает век укроп.
Лук – незапущенные стрелы,
А георгины, как галоп.
Как всплеск плащей из-за ограды,
Как яркий проблеск тех миров,
Что поражают из засады,
Благополучье распоров.
Стрелой, вонзающейся смело…
А нынче камень в огород,
Рукою брошенный умелой,
Парник заветный разобьёт.
1980 год
Бурьян
Что слава нашим городкам.
В бурьяне лето гоношится.
Когда-то пережил я сам
Всю радость первого открытья.
Какое средоточье сил!
Их равновесие опасно.
Самозабвенно я рубил
Бурьяна пышное безгласье.
Потом носился со всех ног…
А ночью начинался:
Блуждал в бурьяне без дорог,
И оступался, и сражался.
Как поражали эти сны!
Какую вечную тревогу
Они мне дали искони…
Я просыпался, слава богу.
1981 год
. . .
Сберёг, что мог и сберегаю ныне,
Для доброй пашни доброе зерно.
Не знаю ничего о сыне.
И снег летит в открытое окно.
Ломаю хлеб. Он самый чёрствый в мире.
Макаю в соль и пробую чеснок.
А мир, он наших судеб шире,
Но к нам приходит на порог.
Баллада-завещание
Коль смерти нет и спит конвой,
Пока старшой в запое:
Беда обходит стороной,
Но рыщет где-то в поле.
Безделью ненавистен труд,
И недоступна воля.
Твой дом «из принципа» сожгут,
Прогонят с поля.
На перекрёстке всех дорог
Не спрашивай совета.
Не говори, что ты продрог,
На все четыре света.
Уйми бунтующую кровь,
Беги от сплетен.
Всё это плата за любовь:
На том и этом свете.
Но обольщаться не спеши…
«Неоднократно…»
Мир не хотел твоей души.
Вот так-то.
На воле
Угадывается круг
Стареющей луны.
Под утро ветер крут.
Ничьей тут нет вины.
Как будто целый свет,
Приподымает ветер.
Не поспешит рассвет.
Давно уже не лето.
На ледяном ветру
Зарю встречаю в поле.
Как жил, так и умру.
Я жить хочу на воле.
. . .
Та бездомность по-прежнему длится,
Как та жизнь, что ещё не вся.
Пепелище моё дымится.
Дождик льёт, и сияют леса.
Я не помню, когда это было.
Может нынче. Мне всё равно.
Когда рухнули в жар стропила,
Откатилось одно бревно.
Откатилось, роняя искры,
Золотое, как сам огонь,
Под дождём почернело быстро,
Но оно горячее… Тронь.
. . .
Зияет день… И час… И миг -
Пока существования.
Смысл беспощаден. Мир велик -
Для нашего сознания.
И, если путь необратим,
И каждый шаг – судьба,
То наш конец необратим,
Как плети для раба.
. . .
Мы плакать сыну запретим
В день Страшного Суда.
Христу за муки отдадим:
Семь я – дитя.
Мы сами выбрали свой ад:
Христос нам не судья.
Мне будет сниться палисад,
Веселье, смех, семья.
17 ноября 1992 года
Человеку
Я не боюсь отстать в пути,
Остаться в чистом поле.
И как со мною ни крути,
Душа всегда на воле.
Не раз тоскливо я блуждал…
Но буду горд отныне:
Сердца, одетые в металл -
Одни в своей гордыне.
Но ты-то, ты-то, человек!
В житейской преисподней:
Не обольщайся, что свой век,
Ты проживёшь спокойней.
Я с вами буду до конца.
И мой упрёк отныне:
В житейской буре нет венца:
Ни в жизни, ни в кончине.
. . .
«Как мы живём, как мы живём!»
Тоня Матвеева
Почём нынче пошлость людская?
Своей недостало души.
В бесплодную почву врастая,
Корнями её тормоши.
По-бабьи заходится в плаче
Россия. Ей сажа бела.
Замученной вермутом кляче,
Дожить бы без сна до светла.
А там побредёт наудачу:
В ларёк за дешёвым вином.
«И хлеба…» на мелкую сдачу.
И волю, которой живём.
Дело пятое
Мир не был готов для меня,
А я не был готов для мира.
Быт – делу не сторона.
Что-то вроде стрелкового тира.
Постреляют. Потом опомнятся.
Истекающего сторонятся.
В общем, и им нелегко,
Душу тревожа, стариться.
Выстрелив в молоко,
Как тут себе понравиться?
Видят: разом меня не убить.
Отступились. Мол, дело пятое.
Никому не позволю себя растащить,
Как ценную античную статую.
Кому-то палец. Кому-то стопа.
Лучше расправа скорая.
Встать помогите. Ещё не пропал.
Вот такая история.
1983 год
Идиот
Я помешался в самом деле.
Угрюмость свыше мне дана.
Что идиоту в самом деле -
Какая бездна не видна.
Угомонюсь. Притихну вроде.
Довольны дети и жена.
Но вот уж слышится в народе,
Что ненормальная она.
Я помешался в самом деле,
Моя – последняя вина.
Что я терплю на самом деле,
А мог бы выкинуть сполна!
. . .
Тот человек ни в чём не изменил себе.
Пустые, а привычки:
Рукою машет при ходьбе,
И в коробок суёт использованные спички.
Не очень помня за собой,
Все эти мелочи из быта,
Живёт, не балован судьбой.
Вся жизнь его открыта.
Но иногда со стороны,
И не копаясь вовсе,
Он замечает: мы одни -
Хозяева и гости.
В автобус втиснуты с утра.
Живём совсем негусто.
За шапку хватимся: «Пора!»
А жизнь прошла, и место пусто.
Сидел у самого окна:
Рассеяно и грустно…
Хватились. Рядом тишина…
. . .
Зачем мы лжём на самом деле:
Друг другу и самим себе.
Как будто жизнь равна неделе
И всё уляжется в судьбе.
И обманувший поневоле
Опять цепляется за ложь.
А кто измерит эти боли
И нас
охватывающую
дрожь,
Когда ты видишь, что обманут?
Ах, жизнь и вправду коротка!
Не зажимай на сердце рану,
Пусть с кровью вытечет тоска.
. . .
Земля шаталась подо мной,
Ведь было так однажды:
Я брёл по снежной мостовой.
Мог посмеяться каждый.
Я снова мыслю о беде,
Вновь горько размышляю:
«А может, лишний я везде?»
Боль старую шатаю.
Но я не тот. Теперь беда
Меня убьёт, наверное.
Я не любил ещё тогда…
Любовь моя последняя!
. . .
Я расправлюсь над собой.
Есть тому причина.
Солнца диск над головой.
Облаков личина.
Просыпайся, человек!
Отвори калитку.
Счастье продлевает век,
Радуясь избытку.
Только ясность мне дана,
Осознать причину.
Не изменит смерть одна,
Крепче всех обнимет.
. . .
отцу
Показалось в горе солнце
Бледным и больным.
Посветило мне в оконце.
Я пошёл за ним.
Показалось из-за тучи.
Осветило двор.
В огороде куст колючий.
Крышу и забор.
Не минута пролетела,
Минул целый век.
Свет остался. Белый- белый.
Умер человек.
7июня 1984 года
. . .
Эта осень, тьма и грязь.
В листьях дров поленница.
Ненадолго даль зажглась,
Но душе не верится:
Что всё будет подобру,
В жизни старой сказке.
В эту пору на ветру
Потускнеют краски.
И наступят холода:
Конопать все щели.
Осень - это не беда.
Впереди – метели.
октябрь 1985 года
. . .
Я прошёл три круга жизни:
Детство, юность и печаль.
И осталось мне полжизни:
То есть больше, чем мечтал.
Разве так приходит зрелость,
Наделяя нас умом?
То ли жизнь к нам притерпелась,
То ли мы к ней? Не поймём.
1983 год
. . .
Из высокого леса на том берегу
Ястреб вырвался. Так не смогу -
Разорвать опостылевший круг.
Губит душу давнишний недуг.
Не сумею? А может, уже не хочу?
Скрипнет дерево. Вздрогну. Молчу.
Я не ведаю горе своё.
Вот и счастье моё.
. . .
Звезда дрожит на башне,
На самый шпиль взошла.
И жить уже не страшно -
Свой знает путь Земля.
Когда б сошла с орбиты,
Блуждала бы впотьмах:
Как человек убитый,
В одно мгновенье: «Ах!»
Пророчество
«Живые будут завидовать мёртвым»
В ночь и в одиночество,
Чтобы не пропасть.
Сбудется пророчество?
Или только часть?
. . .
Галине Брянчиной
И мой путь непрост.
Или я нечист?
Или ждёт погост,
Да и ветра свист?
На тебе вопрос…
Но меня не жди.
Лучше на погост
Вялый лист, спади.
Чтобы зряшный тот
Счастлив без ума:
Мимо нас идёт.
Погляди сама.
5мая (ночью после спектакля) 1981 года
. . .
Я умру незнаменитым:
В назидание другим -
Отрешённо-сытым.
Именно таким.
Слышу ночью за окошком
Плеск дождя.
Выпью водки на дорожку.
Вот и я!
Ради случая такого -
Смерть.
Я согласен жить и снова.
Сметь.
Распахните, люди, окна.
Поглядите вверх.
Хорошо на свете. Вольно.
Я люблю вас всех.
. . .
Однажды в мире обнаружив
Заставу белых облаков,
Ты, наклоняясь, пьёшь из лужи,
Не видя рядом родников.
Ты лучше б умер спозаранку,
В рассвета злополучный час.
Пастух настроил барабанку.
И золотистый ожил Спас.
Задвигалось людское стадо.
Мычит корова на дворе.
И ничего уже не надо…
Душа вернулась от дверей.
Корь напоследок или свинка?
Такого куры заклюют.
Танцует каждая былинка
И ангелы не отстают.
. . .
Горькой истины растенье.
Непроросшее зерно.
Даже просто невезенье.
Впрочем, это всё равно.
И сентенции по типу…
Плюнь на это без затей!
Выдать можно просто липу
За живых ещё людей.
Посоветую. И в глазки
Повнимательней смотрю.
Смотрит, сволочь, без опаски.
Попадись, когда горю!
. . .
Прости себя великодушно,
Что доброй славы не искал,
Что был скотиною послушной,
Что дважды два – твой идеал.
Всё, что присуще человеку,
Ушло в неведомую даль:
И стало не с кем спорить веку,
А в душах – морок, не печаль.
38
Прости себя великодушно,
Но побыстрее догнивай.
Нам в жизни было душно,
Так хоть детей не заражай!
. . .
Не сумел отстоять своё.
Зарастает твоя могила.
Человеческое жнивьё…
Разве это душа любила!
Как ни думай, ни чувствуй – ложь.
Красота без меня немыслима.
Ухожу. Мою душу не трожь!
В ней последняя миру истина.
Чтобы шкуру свою сохранить,
Ты весь мир пододвинул к пропасти.
Доживай. Разрешаю быть.
Только как: без души, без совести?
Страна
Из-за дуры унылой -
В поле мрак. Ни следа.
Нету песни постылой.
Нету даже труда.
Ничего. Ну, пустыня!
Вот бы плуг. Тракторок.
Нету. Двинешься – мина.
Утром воздух высок.
Ни ребёнка. Ни луга.
Ни достойной жены.
Нету пьяницы-друга.
Не слыхать и войны.
В сердце, где-то далёко,
Задевает струна.
Сяду в поле широком.
Что мне эта страна!
Полюбил горе-поле,
И смеюсь до утра.
Плакать, что ли, от боли.
Нету в мире добра.
6 мая 2000 года
. . .
Наши крыши шерстит ветерок.
Шифер съехал. Промок потолок.
То-то весело. Скоро зима.
Утепляем, как можем, дома.
Путь, усыпанный свежей листвой.
Тополь рухнул вчера вековой.
На отшибе, в избушке пустой,
Ураган поработал другой.
Тополь, улицы сторожил,
Ты надолго своих пережил.
Чтобы ярко горели дрова,
Согревая у вечного рва.
11 октября 2003 года
. . .
Вспять потекли, заболотились реки.
Было обещано в кои-то веки.
Тучам, под стать, изнемог человек.
Взорвано небо содранных век.
Глаз не закрыть. Не сослаться на время.
Жизнь человека – старая тема.
Тощее стадо. Богатый пастух.
Не напрягайте душу и слух.
Бомж-попрошайка на каждом углу.
Нищему нищий своротит скулу.
Самый богатый не ходит пешком.
Смерть не объедешь. Оставь на потом.
Как ни крутись, а не вечна халява.
Эх, дождалася крутого канава!
А, ведь бахвалился: всё ни почём!
Богу помолимся. Труп обогнём.
Поэт
Поэт, мол, чистая страница,
Где каждый пишет для себя.
Нет. Горизонт, куда стремиться,
Где дерзко властвует судьба.
Поэт – судьба. Неодолимо
Река равнинная влечёт,
Лик отражая херувима,
Неутомимый звездочёт.
Когда, от тяжести свинцова,
Река свершает ледоход,
Пойми: ломается основа,
Освобождается народ.
27 февраля 1991 года
Отец
Красота живёт в природе.
Человек, как нерв её.
Чутко внемлет: дни и годы,
Говорит: «Твоё. Моё».
По одёжке душу гонит:
В холод. В осень. В птичий гвалт.
«Кипяточком друга поит»…
Человек до самых пят.
Высшей меры удостоен
Бывший моря пешеход.
Человек бессмертьем болен.
Или вымер бы народ.
Одиссей начала века.
Белый камень – берега.
Били насмерть человека:
Пулемёты и река.
На борту достала пуля.
Прыгнул в воду и во тьму.
Мысль ужо меня кольнула:
«Не родясь, я шёл ко дну.
Брёл по дню. На ямах падал.
Над полоем облака.
Волокла живую падаль
Бабы тонкая рука».
Убивает век и точка!
Да, спасибо, я в отца -
До последнего листочка.
Устояли деревца.
Не боюсь ночного стука.
Да, и мы уже не те:
Одиссеева наука
Неприступна в красоте!
19 декабря 2004 года
Вражда
«Вожди и их приспешники -
это всегда палеонтропы…»
Борис Диденко
Из рода в род – палеонтропы,
Тоскующие без людей:
Без человечины с укропом,
Под соусом идей.
Они давно бы стадо съели,
Нас, отступающих пока.
Под занавес: снега, метели,
Зачать в сугробе облака.
. . .
Трижды заревом зачинаясь,
Выгорала моя сторона.
Воронья заполошная стая:
«Вот те на… Вот те на…»
Трижды матушка причитала:
«Вот те на… Вот те на…»
Напоследок твёрдо сказала:
«Эка невидаль эта война».
. . .
Истребитель пробил облака,
По-над городом твердь разрывая.
Звук отстал, и машина стальная,
Распростёршая крылья-века,
Мчится, время само обгоняя.
На локаторе – вспышек пурга,
Донесенья скупая строка,
Жизнь отставшая - остальная.
Высоту каждый раз отмечая,
На засечке споткнулась рука.
1984 – 2010 годы
. . .
И поэт, и пророк, и безумец!
Ты больше других виноват.
Тревога. Прерывистый зуммер.
Ракета пошла на закат.
Три чувства бездушной внушили:
Угроза. Возмездие. Долг.
Но уточнять не спешили.
Хор пушек почтительно смолк.
Три чувства бездушной внушили…
Да сдвинулся мир на вершок.
А ненависть – древнее шило -
Не спрячешь стыдливо в мешок.
. . .
На антенне скворец поёт,
Выпевает тире и точки.
И, волнуясь, передаёт:
«Мы погибнем поодиночке!»
Выражая весенний дух,
Дышит радостью и тревогой -
И мечтает о счастье вслух.
Ты, скворчиха, его не трогай!
. . .
Стихов замечательных много,
Великих уже навсегда.
Любимая тема – дорога.
В деревню. А больше куда?
Столичный калач не заманит.
Чужой. Я останусь чужим.
И пусть восхищаются нами.
Вернулся Ходжа Насретдин.
Московского чуда историк.
Европы и Азии – брат.
А хлеб, если досыта, горек.
Хозяин зато тороват.
Обидно. И вправду – обидно!
Заслуженно плохо живём.
Уже не стесняется быдло:
«А что, если надо, споём!»
Москвы состоялась чужбина.
Мне, старому, нечего дать.
У нищего Насретдина
Свободу возможно отнять.
7 – 11 февраля 2008 года
. . .
Проснулся на черном перроне.
В людскую попал толчею.
И снова я будущим болен,
И снова куда-то лечу!
Стеклянные стены вокзала.
Людей неизбывный поток.
И солнце беспомощно встало
И теплится, как уголек.
Вагоны. Вагоны. Вагоны.
И клонится вниз голова.
Колеса тяжелые стонут.
Так в бурю скрипят дерева.
. . .
Я вышел из моря людского.
Пучину покинул, и вот:
Во мне просыпается слово.
Прислушайтесь: слово поет.