Редакции газеты "Йедиот ахронот"/Последние новости./пришла в голову
хорошая идея,- попросить самых разных людей написать первую главу своей автобиографии.
Из политиков, певцов,актеров и бизнесменов мы выбрали человека, который никогда не дает интервью и ничего о себе не рассказывает.
Это - отставной судья,Госконтролер, доктор Миха Линденштраус.
А это - то, что он написал:
"Двадцать лет назад 1.200 судей собрались в Вене в гигантском зале "дворца Ротшильда".
Все судьи Австрии.
Меня пригласили прочесть лекцию об израильской судебной системе.
- Дамы и господа! - начал я по-английски, поднявшись на трибуну.
- В марте 1939 года, в том самом месте, где вы сидите сегодня, стоял мой отец.
Ему было 35 лет, он был активистом сионистского движения, и у него был новорожденный сын - это я.
А напротив отца сидел Адольф Эйхман.
В зале наступила гробовая тишина. Я мог на этом закончить. Бомба уже разорвалась.
Но именно из-за шока я решил продолжать.
Я рассказал им, что за полгода до начала Второй мировой войны Эйхман вызвал к себе делегацию еврейских лидеров Германии и Австрии.
И мой отец, Аарон Вальтер Линденштраус - который через много лет стал одним из свидетелей на процессе Эйхмана - предстал перед ним, как сотрудник Еврейского Агентства в Берлине.
Вместе с другими он занимался репатриацией немецких евреев в Эрец-Исраэль.
Евреи хотели репатриироваться, нацистский режим не возражал, и только англичане мешали, ограничивая число сертификатов на репатриацию.
Эйхман самым унизительным образом отнесся к стоявшим перед ним двадцати еврейским делегатам.
Он орал на них, оскорблял и угрожал. До этого он их выстраивал и перестраивал:
"Ты - налево, ты - направо, ты - вперед, ты - назад, ты подойди, ты отойди!"
И, когда они, наконец, встали по местам, Эйхман заорал на моего отца:
<Ты заплатишь своей головой и вы все заплатите головами, если не уберете отсюда евреев!> Точнее, он сказал не <евреев>, а <ваше еврейское тряпье>.
И вот сегодня я стою перед вами - ребенок, который родился в нацистском Берлине и стал судьей в Израиле - и говорю вам:
"У нас есть государство, в нашей стране - самая сильная демократическая система на всем Ближнем Востоке, и в случае необходимости мы умеем защищаться".
Я не рассказал им то, что случилось потом.
Об этом я стараюсь не говорить.
Вскоре после встречи с Эйхманом было покушение на моего отца.
Его пытались выбросить из поезда.
Англичане вывезли его в Лондон, и я остался в Берлине с мамой, Маргалит-Маргаритой, которая работала лаборанткой в одной из больниц.
За считанные часы до начала войны немец-профессор, у которого она работала, сумел перевезти нас в Италию.
Там мы дождались отца, все вместе уехали в Израиль и поселились в Тель-Авиве.
В Израиле нам было очень трудно.
Мы жили втроем в однокомнатной съемной квартире.
Отец, который был адвокатом, не нашел работы по специальности и после всего пережитого был не в состоянии сдать экзамен для получения лицензии.
Четыре года он был безработным.
Мама тоже не нашла работу, и пошла продавать по домам косметику богатым
женщинам, а я ходил вместе с ней, держа ее за руку.
Из дома в дом, из квартиры в квартиру.
У нее была постоянная клиентура, но большого заработка это не давало.
Каждый день после полудня мы доходили до дома Бен-Гуриона, где садились передохнуть на скамейке.
Жена Бен-Гуриона, Поля, выходила к маме с печеньем или стаканом кофе, и они говорили по-немецки.
<Сколько зарабатывает ваш муж?> - спросила Поля.
И мама, которой было стыдно признаться, что отец не работает, сказала, что не знает. <Мой муж тоже мне не говорит, сколько он зарабатывает, - прошептала Поля на ухо маме. - Значит, ваш муж - богатый>.
Каждое утро я умолял маму, чтобы она не сидела рядом со мной в автобусе, а то кто-нибудь из моих одноклассников услышит, что она говорит со мной по-немецки.
Я знаю иврит с детства, но в Израиле мама не была в ульпане, не освоила язык, и, с моей точки зрения, было совершенно чудовищно, что она не говорит на иврите.
<Если ты хочешь сидеть рядом со мной, - просил я - не говори>.
Я начал историю моей жизни с конференции в венском "дворце Ротшильда", а закончу ее на берлинской улице Майнеке, 10, где когда то была контора моего отца и откуда тысячи евреев репатриировались в Израиль.
Круг замкнулся полностью четыре месяца назад, когда немецкий Госконтролер, профессор Дитер Ангелес пригласил меня выступить в Бундестаге.
Я поставил условием, что буду говорить на иврите.
Мои немецкие коллеги удивились, но согласились.
И посол Израиля предоставил в мое распоряжение великолепного переводчика.
Я слышал,что он великолепен, потому что немецкий - мой родной язык.
Я поднялся на трибуну Бундестага, посмотрел на людей, которые сидели в зале и сказал на иврите:
"Дамы и господа, спасибо, что пригласили меня вернуться в город, где я родился.
Вся семья моей матери погибла в Освенциме.
Сегодня Германия немало помогает Израилю, но еврейский народ никогда не забудет то, что вы с нами сделали.
Маргарита Линденштраус тоже не забыла этого до самой смерти, и я, ее сын, стою здесь для того, чтобы об этом напомнить".