Иное, чем любовь

Александра Дударчик
Пробуждение было внезапным, резким, словно горячая вода на отмороженные пальцы. Я просто открыл глаза, столкнувшись взглядом с холодным белым оком луны. Она опять не задернула занавески, забыла! Ненавижу открытые окна, ненавижу разомкнутые шторы- очень обидно и неприятно слышать и видеть людей, которые еще могут ходить, в то время как я стал зависимым, попал в западню. Кто бы мог подумать еще 2 года назад, что даже глоток воды без посторонней помощи мне будет казаться подвигом. Нужно занавесить это чертово окно, сомкнуть зенку белой луне.
- ЭЙ!
Я редко зову Ее по имени. Не потому, что оно длинное, сложное или некрасивое. Просто не могу.
Это эгоистично - будить Ее посреди ночи в угоду своему капризу. Я знаю, и продолжаю звать, хрипло и настойчиво:
- Эй!
Больше двух раз я не кричу никогда. Приятели зовут это дутым гонором, но я предпочитаю более изящную формулировку - "достоинство".
Я так и лежу с открытыми глазами, не в силах отвести их от луны. А ведь мы с небом в чем-то похожи - оно тоже инвалид, одноглазое создание, никогда не смотревшая на мир в оба. А я как раз смотрел - и остался без ног. И появилась Она в моей жизни, в самый, почти как в кино, подходящий момент. Не знаю, что ей двигало - мое "достоинство" не позволяет спросить, в то время как эго, споря со здравым смыслом, объясняет все личным моим обаянием и неотразимостью. Глянцевая скорлупа самолюбия и самоиронии прекрасно защищает от злых выпадов, знаете ли...
Когда я уже отчаялся, когда начал закипать под прицельным взглядом небесного светила, появилась Она, молча вошла, поглаживая дымящуюся чашку по крутому боку. Растрепанная, заспанная, некрасивая. Но... что-то в груди защемило. Стыд, благодарность, жалость и к себе, и к ней. Хотя нет, к себе были ненависть и презрение, за то, чем я стал...
Она почти сразу поняла причину моего беспокойства. Не смотря на разность полюсов, мы думаем поразительно одинаково. Тут же небо смежило единственный глаз, а озябшие, всегда холодные руки согрела кружка.
Я одиночка, всегда им был. Мое "достоинство" просто отказывалось признавать, что без людей я ничто. В моей речи всегда слишком много "я". А потому жизнь и ударила снизу, исподтишка, по ногам. Почему не в спину? Наверное побрезговала трогать старые шрамы, оставшиеся от всех друзей. Благо эти же друзья отлично врачуют подобные недуги.
Она подошла, провела рукой по моим темным, всклокоченным волосам. От нахлынувшей нежности я едва смог улыбнуться.
- Прости, Не злись, - Невероятно! Она просит у меня прощения за мои же несносные выходки! Чтобы скрыть отвращение к себе, я опустил глаза к кружке. И высокомерно промолчал.
Зачем? Почему она здесь? Ведь ничто не мешает ей встать и, громко холнув дверь, что наверняка меня взбесит, выйти прочь и из моего дома, и из моей жизни. Я ничем не могу ее удержать. Да и не стану - "достоинство". Я так и останусь упиваться гневом и чувством вины.
- Ты меня любишь?
Я не знаю. Нет, пожалуй нет. Я не чувствую ни жгучей страсти, ни желания обладать тобой, подавлять и подчинять. Нежность, доверие, желание оберегать и защищать от всех и вся. Ревность. Чувство радости, когда тебе что-то удается и злость, что я к этому не причастен. Но не любовь... Я хочу чтобы ты всегда была рядом, чтобя я никогда не оставил тебя. Мое "достоинство" ненавидит признавать, что живое существо вдруг стало для меня одним из компонентов воздуха. И я просто задохнусь однажду ,если Она не придет на мой хриплый, грубый зов. И это уже не дружба...
Молчание затянулось. И она настойчиво повторяет:
- Ты меня любишь?
Это иное, чем любовь, крепче, надежнее. Но я не знаю, как его назвать, это чувство... Но минутку закрываю глаза, чтобы увидеть Ее лицо на обратной стороне век.
И тихо говорю то, что она хочет услышать...