Ребята, смотрите, смотрите, снова она не спит, с дурной головы пишет стихи, поливает фиалки, смотрит в окно, вглядываясь в темноту. У нее ничего не случилось, у нее ничего не болит, она имеет прекрасный вид. Просто она сама – вымирающий вид. Просто она умеет иногда посмотреть за черту.
Просто таких ее взглядов порою боятся даже самые близкие, иногда не поймут, почему она смотрит так, почему она говорит «держись». Ее никто никогда не просит задержаться или остаться. Она пожимает плечами: ну что же делать, просто такая жизнь.
Ее жалеют, говорят: ах бедная девочка как ей выдержать. Сами украдкой крутят пальцами у висков. Ближе к полночи она пойдет на кухню, поставит чайник, заварит кофе, снова пожмет плечами. На самом-то деле ей просто пофигу. На самом-то деле, ей никогда не хватало слов, чтобы просто сказать, чтобы выразить все, что она видит там, за стеклом окна. И музыка из колонок не спасает от того, что когда-то звалось тоской, а теперь зовется «давящая тишина».
Белые лица глядят на нее из темени, с той стороны стекла. Она никогда не спешит, у нее достаточно времени, чтобы сказать однажды: кажется, я была.
Она абсолютно чокнутая, ненормальная, шизофреник и параноик, боящийся темноты. Но что-то есть в ее взгляде такое, от чего не получится просто так отказаться, махнуть рукою. И даже самые смелые боятся заговаривать с ней на «ты».
Каждую ночь она пишет стихи. Так она говорит, но не с нами – с ними, с теми, кого она видит за нашими окнами, за нашими спинами, с теми, кто держит нас за руки и не дает оступиться и просто шагнуть за грань. А утром звонит будильник, на электронную почту приходят рабочие письма, и она, как всегда, просыпается с мыслью: Господи, зачем же снова в такую рань. А утром все прошедшие ночи кажутся полным бредом, исписанная бумага отправляется в урну, на синие губы наносится алый блеск. Она выходит на улицу, щурится на яркое солнце, она улыбается, снова себе клянется: вот честное слово, завтра уеду в лес, буду жить в какой-нибудь самой простой сторожке, буду смотреть на небо, буду дышать ровно и осторожно, буду спать по ночам без криков, больше не буду писать стихи, буду подолгу валяться в сосновой хвое, и, Господи, если можно, то пусть меня будет двое, чтобы там, в одиночестве, не помереть с тоски.
А после снова наступит вечер, и вечером в этом взгляде появится нечто, от чего захочется вжаться в стену и плакать. И черное небо стечется в ее опустевшие вены, и она улыбнется так мило, обыкновенно, и просто спросит: зачем же ты снова разводишь слякоть? А после добавит: и знаешь, береги себя, постарайся в жизни оставить след, больше не переходи дорогу на красный свет, избегай подворотен темных и горных теснин, потому что, знаешь, твой еще не родившийся сын будет очень обижен, если ты оставишь его одного. Что-то случилось? Где? У меня? Да нет, наверное ничего. И нет, пожалуй не стоит меня провожать. Ну все, до встречи, мне давно уже нужно бежать…
Если вы знаете эту девочку, подарите ей домик в лесу, там, где пахнет водой и хвоей, навещайте ее по праздникам – но лучше просто оставьте ее в покое.