1.
Москва – это теплая брючина
на ноге у девушки-спецагента.
Она Канту и каратэ обучена,
она с легендой о рождении в графстве Кент и
вересковом детстве, служанке Норе,
попытке повеситься в сарае для конской сбруи
по случаю отъезда из поместья французского гувернера,
зубрежки наизусть отрывка из пьесы «Буря»
и «Зимняя сказка». Фейерверков упрямый порох
в день Гая Фокса. Охота с отцом на лис,
покуда в окно к матушке лазал ирландец-конюх
и, сорвав однажды таким манером лепной карниз,
разбился насмерть; сдох его спаниель.
Домашние сеансы спиритизма, когда плясала метла.
В предчувствии Сараева фамильный призрак прибарахлил шинель,
а милорд супругу сплавил в Бедлам.
Лаун-теннис с писателем из России. Корт,
где они из своих языков и губ лепили улитку.
Поездка с ним в Париж на Выставку Всемирную. Аборт.
И пострижение в Провансе в босоногую кармелитку.
Из монастыря ее умыкнул по дружбе Родосский гомик,
и они рванули на «Титанике» - устрашающем контрабасе –
в Новый Свет. Грек погиб в часы катастрофии в погоне
за кошельками пассажиров первого класса.
В Нью-Йорке она жила в прислугах у немецкого консула,
носившего парик – как гусеница у танка.
Его повар-японец, готовивший жаркое обалденное из опоссума,
тайком посвящал ей хокку и танка.
1 августа 14 года дипломат покончил с собой.
А она, якшаясь с пацанами еврейской улицы,
придумала возить из Европы флаконы с кёльнской водой
и толкать их местным дебелым курицам.
В итоге она якобы осела в хоре холмов Тосканы,
как оседает каплями влажный день на стекле очков.
Привезла с собой компьютер, принтер и сканер,
но общалась исключительно с Паоло-дурачком….
Кубик сахара сжав, ей сказала Ванга:
«Дура. Страдания истончают душу!»
«Значит моя – первая секунда одиночества после танго
или – лист папиросной бумаги в душе».
«Именно, - буркнула слепая. – Ну, и катись!»
Она вышла в коридор, избитый электрическим светом жестким.
Там дрых на батарее кот, разнеженный как артист
аплодисментами. И ей захотелось провести пальцами против шерстки.
2.
Москва – это шнурок на куртке
резидента с тревожными позывными:
О-д-и-с-с-е-й. Он пихает в себя через силу фрукты,
хотя любит (что греха таить) бифстеки полусырые.
Ему сочинял легенду специально нанятый
лауреат Букера – обжора и бонвиван.
И нафантазировал младенчество на Кубани,
где двухлетнего мальчика сажают не на диван,
а на коня без седла, стремян и уздечки.
От соседа родила его мать-жалмерка.
Муж вернулся, назвал ее сукой в течке,
убил и пошел в каторгу. Как фанерка
под сиротой зимой на реке подломился лед,
но его спас из наслуса питерский подпоручик.
Видно, судьба была парню увидеть на мосту коней, коих изваял Клод
и в своем увлечении скульптурой дойти до ручки.
Его этюды весьма одобрял сам Валентин Серов,
особенно тот, где изображен был пьяненький половой.
Он хаживал в игорные дома, ставил исключительно на зеро
и носил на пальце перстень с адамовой головой.
Потом его зажали сумасшедшие пассатижи:
примкнул к левым. Прокламации и явки.
Но когда прискакал 17-ый год – веселый как чижик-пыжик –
смертельно захотелось залезть под лавку.
Он уехал. Стал таксистом на бульваре Распай.
Завел дружбу с клошаром – оператором бывшим синематографа,
тот, выпив, каялся, что лично Христа распял
и сжег Жанну д’Арк – девка на редкость была уродлива.
Потом его занесло случаем в Палестину,
стал коммивояжером в вечных командировках.
Возил с собой несессер и россыпь мятных пастилок
на предмет поцелуев и прочих нечаянных рокировок.
Был он, во-первых, ну просто ужасно влюбчивый,
во-вторых – стеснялся ходить по улице с цветами.
Жена в ответ на это только суставами щелкала, как уключинами
и декламировала очередное стихотворение Цветаевой.
Ванга подержала ладонь над его моментальной фоткой,
как будто проверяя степень раскаленности утюга.
Он на двух ножках стула раскачивался как в лодке,
держа в уме на случай падения страховку из матюга.
«Талант несчастной жизни!» - обрубила она.
Он растерянно вышел и закурил.
На лестнице визжала оголтелая шпана,
пытаясь отодрать железяку прочную от перил
на предмет сооружения шпаги для виконта де Бражелона,
сгинувшего в недрах санитарного эшелона.
3.
Москва – это пламенный дирижер,
на которого вдруг нападает жор,
когда свет в зале уже погас и
оркестранты бьют копытами как Пегасы,
а он не может оторваться от булки с маком,
как от девицы, пока с ней не сочетался браком.
Москва. Говорил видак
стиральной машине так:
«Je jous aime, ma cousine».
Но никакое УЗИ
им не откроет путей,
чтоб заиметь детей.
Говорил Андрей Прозоров,
играя в доктором в свои козыри:
«Жена есть жена». Возможно,
Москва есть Москва. Ножик,
спрятанный в сладкой вате,
товарищ Фиорованти!
Своя Москва есть у каждого петуха,
и она у него под перьями, ха-ха-ха.
……………………………………………
Москва. Осознание себя как дерева,
вибрирующего, точно система стерео
от ощущенья всех своих веток,
и листьев, скрученных на манер салфеток
перед пирушкой – в звероподобные оригами,
и – Шекспиром в оригинале –
мощным стволом! Не путая
с ним – коренным – прутики!
Лорд встретился взглядом с
одной сумасшедшей мисс
в лиловом. Он ехал по
эскалатору вверх в метро.
Она – параллельно – вниз.
Подумал: «It may be bliss!»
И застрял у нее каблук
в щели ступеньки вдруг….
Еще один эпизод
(как бант – на платья мысок)
агенту в легенду – до кучи.
Москва. Апофеоз случая.