Возведен в абсолют и оболган,
вознесен и опущен я долу,
нам с тобой, непонятная Ольга,
вдоволь было любви и крамолы.
И язычница, и христианка,
гений ты воплощала в злодействе,
взгляд мне застила гордой осанкой
и тоску навевала плебейством.
То оскал, то улыбку в награду,
мягким пухом была и коростой,
поклонялась ты мне, как Царьграду,
и сжигала, как Искоростень.
Был и вспыльчив, и груб я, но честен,
был и мудр, и умен, но безумен,
часто путал я с золотом плесень
и не ведал, где чёрт, где игумен.
А теперь от разлуки ли сгину
иль продолжу безумствовать даже,
но вину все ж чужую на спину
без роптанья взвалю, как поклажу.
Искуплю не словами, но делом,
не слезами, но чёрную кровью,
коли счастье порушить посмел я,
будто идолов над Поднепровьем.
И пусть нынче в душе моей иней,
вновь поступком иль громкою фразой
почитаю тебя я княгиней,
а себя лишь болотною грязью.
Не сойти бы до слов неприличных,
подлечить бы больные мне нервы…
Христианин я – не язычник,
Но, увы, уж второй, а не первый.