Я стою на Руставели и думаю о времени. Оно потихоньку меняет краски и очертания моего города, словно декорации в старой пьесе. Кто-то уже и не помнит, что раньше здесь стояла гостиница «Иверия» - краса и гордость Тбилиси. Я – помню. Наверное, буду помнить всегда. Здесь случилась самая невероятная история в моей жизни. Возможно, я была бы чуть иной, если бы не эта маленькая история.
Когда-то, когда мы были на 40 лет моложе, возле «Иверии» остановились открытые автобусы-«торпеды» с мальчиками и девочками в штормовках, с рюкзаками. Это были мы, студенты Университета, вернувшиеся с традиционной студенческой альпиниады. Позади остались 20 дней скальных тренировок, мокнущие палатки и самое вкусное на свете «горное мороженое»: сгущенка, смешанная с чистейшим снегом первой в жизни вершины. Расходиться не хотелось, мы бурно обсуждали: стоит ли в таком диком виде пройтись по главному проспекту, не остановит ли первый же милиционер? Поэтому, не сразу заметили седого, «пожилого» (ему было лет 30) человека, который, улыбаясь, спросил: «Ребята, вы альпинисты?». Мы гордо и нахально ответили: «Да!». Следующий вопрос: «И знакомы с Мишей Хергиани?» - нас смутил. Хергиани был нашим кумиром, приходил на тренировки, но назвать его своим знакомым… «Впрочем, это неважно, - сказал «седой», - Давайте знакомиться. Андрей, москвич, физик. Альпинист. Мы часто встречались с Мишей в горах, наши палатки стояли рядом. Поэтому он называет меня соседом - соседом по горам. А я всегда ему отвечаю, что все мы - соседи на этой Земле. Когда я приезжаю в Тбилиси, он устраивает бурные праздники. Сейчас его нет в городе. Поэтому, вместо него, я приглашаю вас в банкетный зал «Иверии». Тем более, как я понял, у вас – первая вершина. Это стоит отметить».
Мы онемели. Мы и кафе-то нормальных тогда не видели, а о фантастической красоте банкетного зала в городе ходили легенды. Но, оглядев друг друга, печально вздохнули: «В таком виде не пустят…». «Пустят, - спокойно сказал Андрей. - Пошли». Самое невероятное, что нас действительно впустили, стоило ему сказать несколько слов администратору. Позже мы узнали, что в Тбилиси проходила крупная конференция физиков, которым предоставили лучшие номера гостиницы. Банкетный зал оказался именно таким, как мы представляли. Даже лучше: панно, керамика, чеканка, ковры…На фоне всей этой роскоши мы выглядели довольно жутко – компания оборванцев. Но в 17 лет комплексы не мучают, и уже через полчаса мы отплясывали твист, а администрация с опаской наблюдала, не поцарапают ли горные ботинки роскошные полы…Прощаясь с Андреем, мы спросили, как сможем отблагодарить его за самый потрясающий вечер в нашей жизни. Он засмеялся и ответил: «А вы устраивайте праздники своим друзьям и соседям. По теории вероятности, дойдет и до меня. Земля-то круглая. Может, еще и встретимся». Но мы не встретились. Просто запомнили его лицо. И имя.
Прошло много лет. Уже не я, а мои дети были студентами Университета. Правда, не тбилисского, а иерусалимского. Жизнь забросила нас в этот город, где действительно случаются всякие чудеса. Одно из них – нам не пришлось менять привычный, тбилисский образ жизни. Повезло с соседями. Когда одна из них, Клава из Алма-Аты, сдала сложнейший экзамен, подтвердив свой врачебный диплом, мы устроили ей праздник. Соседка-москвичка напекла пироги, соседи с Украины налепили вареники, мы приготовили сациви и лобио. Накрыли у нас стол, нарисовали плакат, на котором Клава, с огромным шприцем наперевес, идет к больнице. И пригласили ее забежать на минутку. Она вошла, охнула и…заплакала. Наш плакат оказался пророческим. Уже через неделю она работала в одном из лучших госпиталей Иерусалима – Святого Луи. Поработать в нем считают для себя честью врачи и волонтеры многих стран мира. Правда, и пациентов туда привозили самых тяжелых. Чаще всего – безнадежных. Об одном из них Клава рассказывала постоянно. Он был любимцем госпиталя: как бы плохо ему не было, вечно «травил» анекдоты, смешил больных и врачей. А еще он рисовал картины. И наша «доктор Клава» ломала голову, как бы устроить ему персональную выставку.
На зиму я уехала в Тбилиси, а, вернувшись, сразу спросила Клаву про ее художника. «Андрей Николаевич не был художником, - грустно ответила она. - Он был известным физиком. И альпинистом. И рисовал он только горы. А выставка была замечательная. Мы всем госпиталем скинулись, арендовали зал. Я отгладила его парадный костюм и рубашку. Он был таким красивым, веселым и счастливым в тот день! Народу было полно, прессы. А в конце вечера он так хитро мне улыбнулся и сказал: «Похоже, мой последний праздник удался». Он ведь все знал про себя. Вот, посмотри – газетные статьи, его фото в молодости. А вот он рядом с вашим Хергиани…». Я посмотрела. И увидела лицо, которое помнила с юности. И услышала голос: «Ребята, Земля-то круглая. И все мы – соседи».