1
Ох, это было так давно:
кружилось и плыло говно.
Прошли года, и воду смыло.
На дне осталось, что кружило.
Мы ждем весну и половодье,
как лошадь жаждет снять поводья.
Что ждать! Оно всплывет опять,
и будет плавать и вонять.
2
Во сне, как в неволе,
в стареющем поле,
в упавшей на лица
дрожащей водице,
в тупой и седеющей голове,
в мальчишеских байках о крупной плотве,
с надеждой на что-то в усталых глазах
пустилась по миру скитаться слеза.
3
Кому гламур, а нам пожрать охота!
С достатком не рифмуется работа,
а также во дворе удобства,
как будто уважать людей есть жлобство.
Он лишний там, где нефтяные вышки,
где есть леса, поля, а главное, есть фишки –
их можно есть, лизать, напялить как одежду,
вставлять снаружи, внутрь и даже между.
4
Что может быть важней гроша,
когда уж продана душа?
Финансы – света луч в неволе.
Финансы – круг спасенья в море.
Финансы стоят лучших строк.
Финансы – вот истошный бог.
А небо, отразившись на воде,
имеет то, что плавает везде.
5
Построим выше и ширее –
и не повесят нас на рее.
Пробурим можно сколь глуб;ко –
и не пристрелят нас нискоко.
Моря и реки предадим осушке –
и не привяжут нас на дуло пушки.
Мир по миру пустить? И это можем:
у нас большие, значимые рожи.
6
Уж если я брюзжащий старикан,
тогда налейте водки мне стакан.
Наверно, стану я сговорчив уж,
я расцелую судей и чинуш,
всему я буду рад, как пудель драный,
и все мне станется по барабану.
Облобызаю даже колокольню,
ведь я теперь всему-всему довольный.
7
Слова для любви. Слова для обмана.
Вылупилась фря из тумана.
Фря развернула грудастые плечи
и заверещала по-человечьи,
мол, будет навек прибавленье в достатке,
если не тратить долги на остатки,
если всем дружно, но никогда.
Правильно всё, как был; и всегда.
8
Опустилась без тебя земля,
кто на ней порядок наведет?
Нас всего-то миллиард, и вот
может, есть кто с головою, б…
Мы ж не знаем, что нам нужно тут.
Мы ж не ведаем, куда туда.
Все, что можем мы - так, лабуда.
Ждём – к нам спустятся и позовут.
9
Мы можем шагать широко и при этом штаны не рвать.
Мы можем совать глубоко, вспоминая чужую мать.
Мы можем трястись и трясти, даже если нам
невтерпёж.
Мы можем плевать и плести не за рубль и не за грош.
А ещё почему-то верить, когда нам откровенно врут,
и молчим в уголке за дверью, когда наше добро крадут,
задыхаемся и дуреем, коль зажмут нам и нос, и рот,
могут дать нам в руки лопату - откопаем себе на гроб.
10
Пускай они нам принесут в тарелке,
причём такой, чтобы совсем не мелкой,
или разложат на широком блюде
или в любой другой большой посуде.
А после вылижут тарелки чисто,
потом натрут на заднице пенисто,
повесят на большом дубу верёвку,
залезут в петлю, так, для тренировки.
11
Мне говорят: ври больше! И я вру.
Вру, например, что никого не грабил,
не убивал, и даже не ославил,
и может, так вруном я и помру.
По правде говоря, не врать – нельзя,
и продолжаю врать я, что есть мочи,
но было просветленье у меня:
врут все без сожаленья – это точно.
12
Не ст;ю, я ровным счетом ничего не ст;ю:
пушинка, разодранная ветром между прочим,
мишень бумажная с кружочками навылет,
листок, еда для гусениц мохнатых или тли,
тот камень, что случайно брошен кем-то в воду,
полушка, закатившаяся в грязный угол,
мешок, разорванный гвоздем на тёмном складе.
Родители мечтали, что стану человеком.
13
Снесло башку. Половник в печке.
Семь нот – они ведь семь навечно.
Кудрявых гениев дзю-до
везут на променаж в ландо.
Газетой раздавило мушку,
когда бомбометала пушка.
В пикап с трудом внесли блоху.
Всё рассказал как на духу.
14
Вершина пала, пала как-то низко,
случилось блефом, что казалось риском,
гранит рассыпался – песчинки на ветру.
Теперь из памяти её сотру.
15
Бутылка пива на асфальте,
лежащая отрыжкой на боку,
вчера вполне могла унять тоску,
сегодня хамства даже не скрывает.
Она готова плюнуть мне в лицо,
его считая гадостливой рожей,
а я, дурак, считал себя певцом
и ждал в подарок розовые розы.
Метаморфозы наши так просты!
Мы знаем, чем становится еда.
Сегодня наши помыслы чисты,
что будет завтра, мы посмотрим, да.
16
Он не как все, и коль не врать,
ему на всё и всех наср…
Он мнит себя большим пупком.
Да, этот образ нам знаком.
Он может матом и руками,
ещё он клацает деньгами.
Придет ему и свой черёд:
наложат на него вперёд.
17
Вчера средь бела дня набили морду
и мне, и я в ответ, досталось всем.
У нас такое дело всем обычно:
нас бьют, мы бьём, всё так привычно.
Легко на нас нальют иль обмакнут в помои,
а мы в ответ дерьмом обмажем их.
«Усталых дум моих полёт стал низок»,
мы больше не читаем добрых книжек.
18
По низкой ставке отдадут кредит,
но тут окажется, что он пердит,
придётся долго нюхать эту вонь.
Ведь говорили ж, что говно не тронь!
Крепки мы часто задним лишь умом,
ведь это место – что наш р;дный дом.
По производству дутых пузырей
мы точно впереди планеты всей.
19
В стране заснеженной тайги
дороги тр;дны и долги,
там нет или почти там нет людей,
а значит, нет подонков и бл…
Такие есть места здесь на планете,
и не на том, а тут, на этом свете.
Уже их мало, меньше с каждым годом,
Пока зовёмся не людьми, народом.
20
Любите правосудие – оно не подведёт,
мы знаем то, что знаем задом наперёд,
кто выиграет - станет правильным лицом,
приличным человеком и ушлым мудрецом.
21
Поп-звезда на поп-концерте
демонстрирует нам поп
в окруженье ног и поп,
верьте попам иль не верьте.
22
Владельцы жизней высшего порядка
вершат свои дела по разнарядке,
свой путь земной, как и кроты,
прокладывая в чёрные ходы.
Пузыриками лопаясь по лужам,
втыкаясь дробью в дула ружей,
распластываясь грязью под каблук
при жизни превращаемся в пердюк.
23
Кризис – такое ёмкое слово,
как большой казан узбекского плова,
им можно накормить много голодных,
пускай худеют от слов бесплодных.
Из этих слов можно строить дома,
с верхом грузить в грузовик, как дрова,
поле засеять и ждать урожая,
вот такая судьба у слов смешная.
24
Хочу учиться. Есть чему:
Облом. Откат. Обувка.
Еще есть много почему:
Обман. Обвал. Обрубка.
Стихия или перестройка:
Обвес. Обгон. Обрыв.
Вчерашнее и завтрашнее стойко:
Огрех. Отмаз. Отрыв.
25
Мы все чего-нибудь имеем:
имеем то, что мы имеем,
а кто-то нас ещё имеет,
и многие иметь умеют.
Пьянеем мы, а то трезвеем,
шумим иль тихо сатанеем,
худеем али же толстеем,
в итоге черви нас имеют.
26
Холопским взглядом озирая
земельки жалкий свой удел,
ропщу я на судьбу, что злая,
меня оставив не у дел.
Ведь где-то есть они, услады:
балы, прожекторы, гламур,
жратва от пуза и до зада,
и сиськи тёртой Деми Мур.
27
Встать утром с правильной ноги –
что может быть верней и лучше?
Ну, разве только утюги,
плывущие по суше.
Что может быть правдивей слухов
и даже гороскопа?
Ну, разве мёд, а сверху мухи,
и севшая на краску попа.
28
Нам не досуг по-человечьи…
Едим и пьём подчас по-свински.
Любить мы можем по-собачьи.
И также по-собачьи гадить.
Нудим как торкнутый осёл,
бежим, как загнанные лоси,
слюною брызжем, как верблюд.
И прочих есть животных много.
Как обезьяны, вьём гримасы,
воруем, клянчим и кусаем,
как слон на поросль наступаем,
как гады, ядами шипим.
Тупим, как овцы и бараны,
а курочки, а петухи!
Пора уж бы по-человечьи.
29
Что такое интернет?
Наше будущее – нет.
По дороге в интернет
загорелся красный свет,
Светофор мной был надут,
но гаишник тут как тут,
он надеялся – дадут,
и был хакером обут.
30
Мы пошли в жару на речку,
Сто рублей за вход на пляж.
Тише, маменька, не плач:
Там в воде кишечный срач.
31
4D в России виноваты:
Тут дураки, дороги, деньги, депутаты.
32
Не убий ты меня, не убий.
Так сегодня погода прекрасна.
Этим днем, неожиданно ясным
моё сердце вернулось к любви.
Оно может просить и прощать,
но опять собираются тучи.
Сердце хрупко, а души летучи.
Незатейливо их разлучать.
33
Как бусинки, рассыпались на землю
приветы, клятвы, просьбы, обещанья.
Так хочется словам и взглядам верить,
когда бы сами так не одичали.
От водосточных труб дырявится асфальт,
земля на тротуар ползёт с газонов,
бывает, киксанёт в оркестре альт,
бывает всякое, а вроде, не должно бы.
34
Это – любимое место нашего пребывания,
нас туда тянет, как покойника на отпевание.
Это – удовольствие особого рода,
такому удивляется сама природа.
Это – родное, знакомое до крайности,
куда попадаем совсем не по случайности.
Это – то, на чём крутится всадница,
всем и во всём необходимая задница.
35
Судья земной, на высший суд плюя,
Себя мнит высшим. Ха! Букашка божья.
Судья парит, не ведая себя,
и вот-вот сгинет в самомненье ложном.
Но он букашка, хоть считает львом,
любой паук сожрёт иль злая тля,
иль кто другой раздавит естеством,
когда в конце есть ударение на «я».
36
3G в России возбужденно ищет:
Жезл, женщину, жилище.
37
Стучаться в дверь. Ну, если б кто с добром!
Добро иссякло. Повалили крест.
Куражится с обломками трепло.
Обман, по жизни нашей, и наезд.
Кому-то, может быть, смешно.
А больше нам смешно, смешно и всё.
Когда провалится всё к дьяволу на дно,
мы вынырнем и вытрем это всё.
38
Начальник в России не только начальник.
Он – барин, хозяин, правитель и бог.
Он – врач, прокурор, судия и охальник,
он – поп и пастух, адмирал он и кок.
Он – солнце и дождь, ураган и огонь,
он – подпись, печать, справка, штамп и прописка,
он – хлеб и рассол, огурец и сосиска,
он – вепрь и змея, жалкий агнец и конь.
Он – мыло и шило, топор и подстилка,
он – колос, зерно и его молотилка,
он – тормоз и двигатель, свет и темница,
он – тайна простого, как столб на границе.
А камень в него ты бросать не моги –
в ответ неизбежно повалят круги.
39
Он давно уверовал
В то, что он – спаситель.
Сам себе доверие.
Сам себя ценитель.
Мир предельно сузился
в трубке перископа.
Вот он и отмучился,
отдохнёт и попа.
40
Уверовать в непогрешимость!
Каким же надо быть Фомой!
Но чу! Вознёсся над толпой
и … улетел, справляя … милость.
41
Тянет-потянет бремя желаний,
бремя мечтать о счастье и благе,
бремя беседовать с нами, ослами,
бремя признать, что всё это надо.
Бремя желаний естественно, право,
как всё естественное по жизни,
есть у кого-то бремя быть правым,
бремя страдать по бремени мыслить.
42
Мытьё посуды – вот наука жизни.
А следом также чистка унитаза –
от чистоты их наше здравие зависит,
и своевременно менять водичку в вазах.
Цветы дают глазам отдохновенье,
и носу благостен их аромат.
Сласть начинает сверху восхожденье,
а покидает зачастую через зад.
43
Пора, пора унять молчанье,
иначе все зачем вы здесь!
Молчанье - это величанье.
Бог – лишь презрение и спесь.
44
- А что случилось?
- Да ничего. А что вообще могло случиться!
На этом можно б и закончить,
Да вот представьте – не хотим.
45
Постучался в окно, но не глянул никто в ответ.
Опустил бюллетень, где ответил на все вопросы
«нет».
Предложил посидеть - отмахнулись: не до того.
Как ни крутишься, всё время выходит одно.
Наплевать – вот защита от их наплевизма.
Как найти, в чём защита от их воровства?
Растянуть что ль карман и харизму?
Баловство баловству баловства.
46
Былью и явью не стать,
нам достаётся только мечтать.
Песнь о Ямайке запой,
нам остаётся вечная боль,
Вечная горесть мечтать,
не прозревая, ждать и ждать,
бросить потрепанный флаг
на проклятый Архипелаг,
не одобрять ни за что,
не осуждать ни за что ни про что.
Вот так ни шатко ни валко
мы приближаемся к свалке.
47
Я буду пить пиво, потом выпью водку,
а после я выпью бокал пива с водкой,
потом в голове станет гулко и пусто,
я буду лежать, как на грядке капуста.
Все будут довольны, и я в том числе,
капуста о бочке мечтает во сне,
она не устраивает демонстраций,
и к ней не слетаются папарацци.
Она не нуждается даже в зарплате,
зато обвинить её можно в растрате.
Она вообще ни к чему не способна.
Капусту воспитывать резкой удобно.
В капусту закручивают рис и фарш,
а щи так ведь просто деликатес наш,
капуста под прессом становится лучше,
её также можно закапывать… в уши.
Капуста – хорошая закусь к тому же,
хотя и козлам она нравится очень.
Раз так, берегите капусту потуже,
и лучше крепите крышку на бочке.
48
Так мило улыбался продавец,
что срока годности я не заметил,
а то, что врач мой оттянул конец,
его жене подарком я отметил,
потом охрана не пустила в дом:
жильё я продал – вот что оказалось.
Но верный друг с асфальтовым катком
всех подравнял, и даже мне досталось.
Теперь я тоже улыбаюсь всем,
когда не доворачиваю вентиль,
и гуще наношу на зубы крем,
чтоб все три зуба выдержали ветер.
49
Человек остался человеком –
в этом больше боли, чем восторга.
Миллиарды лет летит комета,
ждём потопа, как на рынке торга.
По гнилому узкому настилу
положили золотые плиты,
А на плиты наложили снова
то, что было снизу, как основа.
Человек надулся горделиво,
вещество переработав в газы,
то ль бутылку белого налива,
то ли «белого налива» вазу.
50
Дайте ребёнку волшебника
такого, чтоб не из учебника,
такого, чтоб не в книге, а в жизни.
Попробуйте, вам понравится,
без морализма.
51
На столе стоят стаканы
и закуска – будем пьяны!
И да здравствуют здоровье и удача!
А когда здоровья нету,
толку что скорбеть об этом,
вот помрем когда, тогда уж и заплачем.
А удача отвернулась? –
да вы просто разминулись,
и схватить её за хвост еще не поздно.
Главный козырь в нашем деле:
наплевать на то, что в теле,
ещё больше наплевать на то, что возле.
52
Весна.
Уж хочется напиться.
Да не взошла закуска.
Вот.
Ещё по утру серебрится
земля,
а уж душа зовет в полёт:
туда, где солнечные пляжи
и жарких женщин нагота…
А тут совсем раскисла каша.
И брага в тазике не та.
53
Наверху, в небесах, мы мечтаем, - Аллах
или Будда, Христос, в общем, Бог.
Но бывает же так, что случается швах,
и наверх выплывает говно.
После бури морской прибивает волной
всякий хлам, доски, шмотки, т.д.,
ну а груз дорогой, может, и золотой,
он покоится тихо на дне.
Может, эти стихи – злые колики лжи,
что, как тина, обвили весло.
Вот и лодка кружит, и, кто в лодке, блажит,
но течет всё, куда и текло.
54
Мы думаем, они – враги,
они нас хуже, сволочнее.
Мы думаем, они уйдут,
придут, которые добрее.
Вся штука в том, что каждый час
они – как мы, они – из нас.
Хотим мы, чтобы нам служили,
того же и они хотят.
Нас лесом вороньё кружило,
солдаты строилися в ряд,
а мы как жили, так живём,
хотя когда-нибудь умрём.
55
Боишься? Тогда твой голос только жалок.
Пыхтеть и фыркать. Можно отвернуться.
Ну а потом ещё нагнуться.
Желающих найдётся тут немало.
56
Бессилье мы несём, как знамя,
гордимся им, его лелеем,
легко списать готовы на него бесславье,
высокое артериальное давленье.
57
Рабом я был, шутом помру,
оставив грустное наследство:
упорный каждодневный труд
на благо мира и прогресса.
Ещё оставлю разных мыслей,
весёлых и, опять же, злых,
Что делать, коль такие вышли,
нет и того у тех, кто дрых.
А что потомкам? Дело их,
брать или самому рождать идеи,
поменьше квасить на троих
и не лежать полдня в постели.
Жизнь хороша, хороший человек.
Пусть дольше топчется твой век.
58
В состав брони замешаны иллюзии,
беспамятство и чинопочитание,
броня доводится путём экструзии,
травления, прокатки, прессования.
Броня крепка, доволен обыватель,
не смеешь обвинять его, читатель:
он верит, что, побрызгав омыватель,
со стекол смоешь грязь.
Нас не суди, создатель.
59
Слон и Муму затеялись играть
то ль в гольф, то ли в крокет.
Слон раздавил ворота,
наделал новых лунок.
Муму всё возмущалася, пока
слон и её не раздавил.
Весомость мнения слона
покруче тявканья Муму.
О чём вишь я?
Хотя бы о законах.
Законы принимают депутаты.
Кто сочиняет их – вообще же не понять.
Но мы должны их дружно исполнять,
нас в клетку садят, тем спасая от слона.
Закон, как говорит народ, что паутина –
проскочит шмель, а муха так увязнет.
Там, за кордоном, dura lex – sed lex,
у нас короче: lex он просто dura.
60
Ты прости нас.
Ты прости.
Нам, несчастным, подсласти.
Мы-то бедные, холодные,
к жизни вовсе скудно годные.
Ты услышь нас.
Ты услышь.
Даже если не простишь,
то хотя бы пожалей.
Нам и то будет елей.
Постучимся.
Помолчим.
Посидим и погрустим.
Не прощай и не жалей:
в наших душах – дребедень.
61
«Когда-нибудь я стану лучше»,
но «не могу и не хочу».
Вот правда жизни.
Стонут пушки.
А мы мечтаем.
Я молчу.
Не можем, да и не хотим.
Пусть кто-нибудь другой, а тот
не может, да и не хотит.
Он ищет к дню рожденья торт.
Сегодня у него простуда,
А завтра у него… хандра,
Потом – цунами где-то в тундре,
посля всё выпила дыра.
Американец думает о лучшем,
а русский плачет о плохом -
его энергия в нём пуще,
в нём смысл, в нём жизнь,
тюрьма в нём и закон,
в нём дух большой навозной кучи,
свободой пахнущей навзрыд.
Когда-нибудь мы будем лучше,
нам для начала нужен стыд.
62
Культура дурака и бескультурья.
Иль точно мы хвосты и троглодиты?
Да, мы качаемся на гнутых стульях,
но с прошлым мы от этого не квиты.
Мы любим то, что будет после нас,
и так детей хотим предостеречь.
Они же монстрами считают нас.
Пройдут года.
Дай бог своих детей им уберечь.
63
Дрейфует мир, куда, не зная,
руль переходит из рук в руки,
его всё время вырывают
то гении, то псы и суки.
Для них земля – приблудный шарик,
снуют в нём мы и муравьи.
Гнилые времена настали,
а мы дрейфуем в них одни.
64
За что готов ты жизнь отдать?
Ведь так и так ей есть предел.
Шнырять и лебезить, видать,
наш обывательский удел.
65
Ночь зимою длится долго.
Солнце светит в ночь другим.
Утро будет.
Иней колкий.
Скользь.
Туманно.
Нелюдим.
66
Трагедии случаются у нас,
и даже чаще, чем бы нам хотелось.
Мы забываем их через какой-то час
как дурь, как сон, как детство и незрелость.
Стирается из памяти легко
всё, даже смерть, пожар и наводненье.
Мы говорим, что юмор во спасенье,
но нам от этого всё так же нелегко.
Мы можем вытянуть себя за чуб.
Сказал бы кто, зачем в болото влезли.
Всё сложно, вот хоть вырвать зуб
иль дом правительства спасти на Пресне.
67
Да разве ж можно жить так – не по лжи!
когда начальник на работе – главный,
когда профком одолевают вши,
когда в ЖЭКу не платят квартиранты,
когда у медсестры не та зарплата,
а дома дети и усталый муж,
когда судья в делах погряз,
как моль в халате,
когда сын призывного возраста.
Да уж.
Когда иссяк талончик техосмотра,
когда у клизмы прохудился шланг,
когда по-прежнему всё лучшее – на смотре,
а деньги все уходят в банк.
Ещё их сколько, верноподданных «когда»?
Им нет числа, как лужам на дорогах,
как стокам с крыш, столбам и проводам,
ступеням, кабинетам и порогам.
68
Благодарим, что нас ещё не съели,
что в клетки нам кидают по куску.
Друг друга рвём от страха на арене,
когда вам нужно разогнать тоску,
Потом, слизав с кровавой раны жижу,
грызя с злобы цепные удила,
тягаем камни, чтоб всё выше, выше
росли дворцы и пучилась игра.
Благодарим, за всё благодарим,
что мы ещё дымим, а не горим,
что холмики сложили не над нами,
и нас не поднесли другим кусками.
69
Мы ищем красоту в уродстве,
величие – в громаде преступлений.
Сесть на кол несравненное удобство,
отъявленная ложь как откровенье.
Кумиры, явно пахнущие кровью,
и благость, что тождественна подачке,
и простота, что кроется за словом,
нам, инвалидам, что паук чердачный.
70
Ночью принесли телеграмму:
померли все гиппопотамы.
Давно осушены были болота,
чтобы не было тяжёлой работы.
Вот и померли гиппопотамы,
зато на почте работа – шлют телеграммы.
71
Когда решитесь что-нибудь назвать поносом,
пошебуршите у себя, ну правильно, под носом,
ведь организм – сложнейший агрегат,
примерьте на себя процесс и результат.
72
Медведь, лениво лапами перебирая,
пнул как-то зайца на лесной тропе.
Отпрыгнув, заяц закричал, икая:
- Ну ты, кабан плешивый!
Медведь отпрянул.
- Почему плешивый?
Ты сам козёл, нет, ты козявка.
- От козявки слышу,
с гормоном роста очумевшим.
- Ну ты собака! – заревел медведь.
- Кабан, кабан, кабан! – дразнился заяц.
Медведь рванулся к зайцу.
Тот бежать.
Вот мчатся по лесу и кроют так друг друга:
- Хромой осёл!
- Букашка, раздавлю!
- Ты не медведь, ты мерзкая горилла!
- Слизняк и жаба, тупорылый гусь!
- Слон неуклюжий, свинское ты рыло!
Так, перебрав всех насекомых и животных,
каких встречали иль слыхали что о них,
медведь и заяц рухнули бессильно,
но тут охотник подвернулся им,
который стал владельцем шкур и мяса.
Мораль:
Любите ближнего и не ругайтеся напрасно.
73
Мы видим и слышим.
Мы слышим и видим.
Мы не знаем, но подозреваем.
Мы видим, слышим и прозреваем.
Мы чувствуем и понимаем,
может, поэтому и не доверяем.
И снова слушаем и наблюдаем,
и почему-то снова не доверяем,
Не так сложно ответить на вопрос «почему?»,
сложнее ответить, слушаем почему.