ИЗРАИЛЬ ЛЮБИЛ ИОСИФА
БОЛЕЕ ВСЕХ СЫНОВЕЙ
СВОИХ…
Прошло время, и с годами
Дети сделались мужами.
Отцу во всём опорой стали,
Дела вели, скот выпасали.
Отец ценил сынов своих,
Но всё же больше остальных
Он Иосифа любил
От того ему и сшил
Особое цветное платье.
То видя, остальные братья
На Иосифа сердились
И от него все отдалились.
И ДОВОДИЛ ИОСИФ О
БРАТЬЯХ СВОИХ ХУДЫЕ
СЛУХИ ОТЦУ…
Сидел Иосиф и писал.
За ним Иаков наблюдал.
Всё в сыне нравилось ему:
Дивился он его уму,
Его памяти блестящей,
Любви к Ученью настоящей,
Его честности, терпению
И к жизни праведной стремлению.
Иаков видел – этот сын
Средь всех сынов только один
Осмыслить сможет в полноте
Заветы предков, знанья те,
Что изучал когда-то он
И в тайны чьи был посвящен.
Вдруг голос сына прозвучал,
И грёзы Иакова прервал.
Иосиф, глаз не поднимая,
Сказал: «Чудесна жизнь святая.
И праведности миг любой
Такой прекрасный, дорогой».
Он быстро положил перо,
И светлое поднял лицо,
Но задумался немного…
На светлый лик легла тревога.
И, потупив в землю взор,
Сказал он: «Как же до сих пор
Это братья не поймут?
Вечно сквернословят, лгут,
Ругаются между собой.
Когда же я делюсь с тобой,
То говорят: доносчик я;
И смотрят косо на меня».
В ответ Иаков улыбался.
Он снова сыном любовался.
В движеньях, в облике, во всём
Ангела он видел в нём.
«ВЫСЛУШАЙТЕ СОН,
КОТОРЫЙ Я ВИДЕЛ…»
Идёт работа. День в разгаре.
Солнце жжёт, как при пожаре,
Но несмотря, что льётся пот,
Жатва в поле всё ж идёт.
Все братья, рук не покладая,
Хлеб жнут, спин не разгибая.
Но оклик вдруг их труд прервал.
К ним брат, запыхавшись, бежал.
Мелькал вдали наряд цветной,
Красивый, чистый, дорогой.
К ним подбегая, крикнул он:
«Я этой ночью видел сон!
Сейчас его вам расскажу.
Послушайте меня, прошу!»
Но отвернулись те в ответ:
До сна его, им дела нет.
Иосиф их обвёл глазами
И обратился со словами:
«Прервитесь: выслушать меня.
Вам расскажу, что видел я!»
Он между братьями метался,
Схватить их за руки пытался.
И наконец достиг он цели –
Все братья на него глядели.
«И ВОТ, ВАШИ СНОПЫ
СТАЛИ КРУГОМ И
ПОКЛОНИЛИСЬ МОЕМУ СНОПУ…»
1
«Мне снилось, будто в поле я
Вязал в огромный сноп хлеба.
Вы рядышком пшеницу жали,
А затем в снопы вязали.
Но вдруг снопы ваши сплотились
И моему все поклонились…»
Умолк Иосиф… Ожидал…
А взгляд восторженно сверкал…
У братьев захватило дух.
Немая маска на лице.
Но всё же молвил кто-то вдруг:
«Ты намекаешь, что тебе
Был свыше… данный Богом знак,
Что будешь властвовать над нами?
Что самый главный будешь, так?
И править: братьями-мужами?»
2
Иосиф уходил домой.
Недобро братья за спиной
Шептались, глядя ему вслед:
«Ох, натерпимся мы бед.
О чём малец мечтает ясно…
Отцу доносит не напрасно!»
«А наглый, наглый то какой
Мы тут пашем день-деньской -
Нам ночью ничего не снится,
А этот ряженый, как птица,
Целый день себе порхает,
Потом приходит, заявляет,
Что ему снится: он в трудах…
Снопы знай вяжет на полях.
И за это ему мы
Шлём поклоны до земли!»
«ВОТ, СОЛНЦЕ, И ЛУНА, И
ОДИННАДЦАТЬ ЗВЕЗД
ПОКЛОНЯЮТСЯ МНЕ…»
Промчалось время, словно птица,
Вновь юноше сон дивный снится.
Не терпится ему опять
Сон своим братьям рассказать.
Он к ним пришёл и обратился:
«Мне этой ночью сон приснился.
Я видел, как плывёт Луна,
Как поклонилась мне она.
И Солнце, гордое светило,
Тоже голову склонило.
Затем, словно в хороводе,
Стали в круг на небосводе
Звёзд одиннадцать. Сплотились
У ног моих, и поклонились…»
Братья враз переглянулись
И, молча, дружно отвернулись…
Дохнул, казалось, вихрь прохлады,
И сник Иосиф от досады.
Взор затуманился, потух.
Вдруг за спиной он слышит звук.
И, обернувшись, увидал,
Как, торопясь, отец шагал.
И в глазах его, как прежде,
Вспыхнул огонёк надежды.
Навстречу сделал шаг, другой
И сон ему поведал свой.
Задумался отец на миг:
Сон в душу глубоко проник.
К сынам он ближе подошёл,
Пытливым взглядом всех обвёл
И, чувствуя грозы заряд,
Вновь к сыну устремляет взгляд,
Сердито говоря ему:
«Сей сон поведал нам к чему?
Неужто братья, мать – все мы
Тебе склонимся до земли?!»
И после этой грозной речи
Вдруг отец широкоплечий
Пред хрупким Иосифом согнулся
И рукой земли коснулся.
Затем, всё ближе подходя,
Ножками мелко семеня,
Склоняясь, почти полу присев,
Тонко взвизгнул на распев:
«Великий Иосиф! Прошу тебя,
Прими от своего раба
Поклон! Пожалуйста, прийми-и-и!»
И вновь склонился до земли.
Раздался хохот сыновей
Подобный ржанию коней.
Растерян Иосиф… для всех он шут.
Всё громче, громче братья ржут.
Но вот Иаков распрямился
И маску прежнюю сменил.
Он более не суетился,
Серьёзен, как обычно был.
И став стеной между сынами,
Сказал: «Займитесь-ка делами!»
И ПОСЛАЛ ЕГО ИЗ
ДОЛИНЫ ХЕВРОНСКОЙ…
1
Иосиф юношею стал.
Господь семнадцать лет уж дал.
При доме жил, любим отцом,
За его ходил скотом.
Вот время подошло стада
Опять гнать в новые места.
Вещи братья в путь собрали,
А Иосифу сказали:
«Не возьмём тебя с собой
За язык столь длинный твой.
Нам не нужны твои доносы,
А потом отца расспросы!»
К шатрам отца болтун ступай
По дому копошись, читай…»
И, съёжившись, как битый пёс,
Иосиф ушёл, повесив нос.
2
Времени прошло немало,
Как братьями оставлен дом,
Но новостей не поступало.
Иаков думал лишь о том,
Где его дети, где сыны?
Почему молчат они?
В какой край ветер их задул
И не ушли ль они в загул?
И вот он Иосифа зовёт,
Как всегда послушен тот…
Иаков подыскивал слова,
Нервно ходил туда-сюда.
Но вот он перед сыном стал
И с дрожью в голосе сказал:
«Иосиф… отрок… смог ли б ты
Вслед за братьями пойти?»
У отрока темно в глазах.
Какой-то подлый, скользкий страх
Вползая в душу холодит.
И он мгновение молчит.
Но глядя на лицо отца,
Твёрдо произносит: «Да!
Пойду!» И ужас свой скрывает.
Тогда Иаков продолжает,
Издав глухой протяжный вздох:
«Да-да… пожалуйста, сынок,
Пойди за ними, а то мне
Не спокойно на душе.
И поручение даёт:
«Сын мой, должен будешь ты
Вслед за братьями пойти.
Возможно, что пришлось им всем,
Отогнать стада в Сихем.
А в том краю такой народ…!
Сам ведаешь, кто там живёт…
Боюсь я, как бы там чего
С ними не произошло…
Чтоб дело братья не забыли,
Стада, приплод не загубили.
Узнай, в порядке всё, иль нет,
И принеси быстрей ответ!»
И НАШЕЛ ЕГО НЕКТО
БЛУЖДАЮЩИМ В ПОЛЕ…
1
Взяв узелочек с угощением,
Идёт Иосиф с поручением.
Пред ним Хевронская долина,
Неуютна и пустынна.
Едва плетётся он по ней,
И нет конца и края ей.
Его солнце донимает,
Ещё он ясно понимает,
Что опять при этой встрече
Колкие услышит речи.
Тревожно, грустно так ему,
Будто предчувствует беду.
Наконец в Сихем добрался
И братьев там найти пытался.
Но было всё безрезультатно.
Хотел было идти обратно,
Но вспомнил он отца тревогу
И вновь отправился в дорогу.
Бредёт по полю, не спешит,
Слушает, как шмель жужжит,
Любуется травой, цветами,
Букашками да мотыльками.
Вдруг прямо перед ним стеной
Вырос человек чудной.
И обратился, говоря:
«Чего ты ищешь? Бродишь зря?»
Иосиф крепко удивился:
«Как среди поля появился
Человек? Ведь только что
Не видно было никого».
И ответил, запинаясь,
Вопроса путника смущаясь:
«Братьев я ищу своих.
Не знаешь, где найти мне их?»
И странником ответ был дан:
«Они отправились в Дафан».
И тот махнул ему рукой
В сторону горы крутой.
И вот по травам полевым
Вновь Иосиф к братьям брёл своим.
Но вдруг, словно магнит, его
Взглянуть тянет на того,
Кто только что с ним говорил.
Он оглянулся и… застыл…
На какое-то мгновенье
Маска страха, удивленья
Лицо вытянула в нить,
Он рот едва сумел закрыть:
Мужа, что только говорил,
Нет! И даже след простыл!
Отрок от страха побежал,
Его лишь ветер обгонял…
2
«Вот это да!» «Вот это да!»
Со всех сторон звучат слова.
«Так кто же? Кто же это был?»
«Кто с ним в поле говорил?»
«Ангел? Человек простой?»
«Посланник Божий? Кто такой?»
Не унималась детвора
Подле учителя-вождя.
Уважив интерес детей,
«Судьба, - сказал им Моисей. -
Ибо на Небе… Там… давно
Было всё предрешено.
И УВИДЕЛИ ОНИ
ЕГО ИЗДАЛИ…
1
Вечер, звёзды, тишина.
По небу плывёт луна.
Стол устроив небольшой,
Собрались братья за едой.
И далеко слыхать вокруг
Жаренного мяса дух.
Они едят и пьют вино,
А вокруг уже темно…
Сказал Иуда: «День был знойный,
И скот какой-то беспокойный.
Очень душно, ветра нет»…
«Да, - протянул Рувим в ответ, -
Возможно, завтра дождь пойдёт
С утра, лишь солнышко взойдёт.
Вон посмотрите, как луна
Раскалилась до красна».
Вдруг перебил их Завулон:
«Я не могу забыть про сон,
Тот… что от Иосифа слыхали,
Мы потом его ругали…
Ну тот, о звёздах и луне…
Он не даёт покоя мне».
Затем, о сне будто забыл,
И у братьев попросил:
«Налейте-ка и мне вина».
И чашу осушил до дна.
Потом баранью ногу взял,
И долго, долго смаковал,
Туманным изучая взглядом,
Находившихся с ним рядом.
Всё прожевав, стал продолжать,
Сон странный братца обсуждать:
«Неужели мы, ребята,
Падём к ногам меньшого брата?»
Но тотчас донеслась речь Дана:
«Ты говоришь всё это спьяна.
Мы перед этим болтуном
Не склонимся нипочём!»
Но Симеон сказал: «Как знать?
Давайте вместе рассуждать.
Ведь хорошо известно нам,
Сколько детей имел Авраам!?…
Но избран был лишь Исаак!
Помните?! Ведь так же? Так!
А Исаак, кого избрал?…
Всё сыну младшему отдал!
А Иаков, наш отец,
Кому даст первенства венец?
И так ведь каждый замечает,
Как он братцу потакает».
И, поразмышляв мгновение,
Молвил: «Да, благословение
Он может Иосифу отдать.
Тот станет нами помыкать.
И получится, что сон
Будет точно соблюдён!»…
Он задумался на миг
К небу поднимая лик,
И с ухмылкой на устах
Сказал: «Не быть на небесах
Нам звёздами, не быть вождями…»
«Да… станем прахом под ногами…, -
Левий сказал, хмуря чело.
Шепнув затем, - Свершится зло…»
Все умолкли, загрустили,
Даже кушать прекратили.
Слегка потрескивал костёр.
И вдруг луна коснулась гор,
На братьев бледный свет пролила
И тропинку осветила.
Вдруг видит Левий, что тропой
В одежде, яркой и цветной,
Устало Иосиф семенит,
И раздражённо говорит:
«Смотрите, горною тропой
Сновидец наш идёт «родной!»»
И каждый тотчас бросил взгляд
На показавшийся наряд.
«Да…, - тихо, словно сам с собою,
Начал Левий говорить, -
…Лучше жертвою одною
Заранее зло предотвратить.
Пусть нечестивец пропадёт
Всего один, зато народ
Не сгинет, в прах не превратится…»
«Да! Надо, надобно решиться!» -
Шепча на ухо, брату в тон
Тотчас добавил Симеон,
И руку протянув свою,
Крепко пожал ладонь ему.
Они друг друга понимали,
Глаза их мрачно полыхали
Ненавидящим огнём.
И уже вопрос о том,
Как им с братом потупить,
Ясен был: «Убить! Убить!»
Тот взгляд Рувим перехватил.
Он понял всё и завопил:
«Вы что задумали?! Мы ж братья!
Нам не избежать проклятья! -
Затем на шёпот перешёл
И палец к небесам возвёл, -
Нам не простится этот грех.
Кара обрушится на всех!»
Братья застыли, тишина…
Лишь свет багровый свой луна
На их лица обронила
И злобной маской исказила.
Затаил Рувим дыхание.
Он ощутил предначертание.
И возбуждённый мозг в тот миг
Рисует кровь, боль брата, крик.
Из груди Рувима стон
Вырывается, и он
Перед братьями упал
На колени и сказал:
«Молю вас, кровь не проливайте.
Рук своих не обагряйте!
Коль так избавиться хотите,
Лучше в ров его столкните!»
В ответ смешок лишь приглушённый
Такой чужой и отрешённый…
Он ползал, он тянул к ним руки,
Но братья оставались глухи.
Ужас Рувима охватил.
Он, как ужаленный, вскочил,
И, закрыв лицо руками,
Прочь умчался со словами:
«Пусть Святые Небеса
Пощадят мои глаза!…»
Только с виду Рувим скрылся,
Тут же Иосиф появился.
2
«Ага!… Приполз!… Змеёныш!… Гад!»
Братьев глаза огнём горят.
Ни звука с уст не проронив,
Моргая часто, рот открыв,
Стоит Иосиф в лунном свете,
Один как перст, на всей плане…
А братья, словно волчья стая,
Подступая, окружая,
Кольцо вокруг него сжимали
И наперебой кричали,
Удары смешивая с бранью:
«Чего возиться с этой дрянью?»
«Припёрся шпионить, чтоб доносить?
Дабы пред батюшкой нас очернить?»
«Избранник «липовый»! Царёк!!!
Самозванный!!! Ох-ох-ох!!!»
«Кто звал в Дафан? Змеёныш! Гад!!!»
И удары, словно град
Сыпались со всех сторон.
«Вот тебе поклоны, трон!…»
Стоны… ударов звук глухой.
«А ну, срывай наряд цветной!»
С каждым ударом, с секундою каждой
Смерть приближалась походкою важной
К отроку юному, но вдруг Симеон
Брата упавшего бить прекратил,
Понизил до баса внушительно тон
И, как старший меж ними, проговорил:
«Уважим Рувима! Не возьмём его кровь,
А бросим пока его голого в ров!!!»…
Братья послушались… отрока взяли
Верёвкою крепко руки связали.
«Умоляю! - Иосиф кричал, - отпустите!
Пощадите меня! Прошу! Пощадите!!!»
Вороньё разлеталось от крика его,
Но тащили Иосифа те всё равно.
Они всё тащили его и пинали,
Наконец, подходящий ров увидали.
Верёвки проверив, на край привели,
В ров голым столкнули, а сами ушли.
И лишь «Помо-ги-те!», - жалобный зов
Издавал из глубин ими выбранный ров.
«ЧТО ПОЛЬЗЫ, ЕСЛИ МЫ
УБЬЕМ БРАТА НАШЕГО?…»
1
Вот за горною грядой
Луч появился золотой.
Потом играя, друг за другом,
Лучи другие стали кругом,
Начав землю освещать
И всё живое пробуждать.
2
Ещё вялые от сна,
От вчерашнего вина,
Сидят братья за едою
С маской на лицах хмурой, злою.
«Уже, как в полдень яркий свет,
А старшего… Рувима нет!» -
Буркнул кто-то возмущённо.
«Подумаешь! Х-м-м! Нужен больно!
Обойдёмся без такого
Слишком слезливого «старшого!»
«Молю-ю-ю вас, кровь не пролива-а-а-айте,
Ру-у-у-к своих не обагр-я-я-яйте» -
Симеон скрипит фальцетом,
Кривляясь и дразня при этом.
Затем не тратя время зря
Сел тут же во главе стола.
От брата справа Левий сел
И братьев младших оглядел
Надменно, нагловато, строго.
Те сконфузились немного
Затихли, и болтать не смели,
Потупив взоры тихо ели.
Симеонов взгляд блуждает
Лениво бороздя простор,
Вдруг, словно нить, он замечает
Длинный караван у гор.
Тот плавно движется вперёд
Из Галаада и везёт
Для здешних мест обычный груз:
Бальзамы, ладан, да арбуз,
Тончайшие шелка, кальян.
В Египет шёл тот караван…
3
Поев, сел Левий на траву.
Тотчас компанию ему
Брат составил Симеон.
Нож достал из ножен он,
Небрежно лезвие потёр.
Холодный, безразличный взор
Вдаль устремил он, а затем
Вывел на песке «Сихем».
«Сихем…», «Сихем…», - Левий читает.
«Сихем???» - опять вдруг повторяет
И вдаль глядит перед собой,
Застыв каменной скалой.
И были Левия черты
Полны суровой красоты…
Братья младшие молчат,
Умышленно едят, едят.
Неспешно пищу запивают
И тем мгновенье отдаляют
То неизбежное мгновение –
Время принятия решения.
Иуда лишь не пил, не ел.
Он бледен, словно мел, сидел.
Он всё о «деле» размышлял:
Он ссору, драку понимал,
Даже войну, в конце концов,
Но резать брата?… Не готов!!!
Убить брата, кровь свою?
Нет! Чуждо, чуждо то ему!
По телу змейкой дрожь скользнула.
И мысль… вдруг мысль одна мелькнула.
Он к старшим братьям подошёл
И осторожно речь завёл:
«Зачем нам кровь родную лить?
Иначе можно всё решить.
Не лучше ль брата нам продать?»
И рук своих не обагрять?!»
«Про-о-о-дать», - протяжно повторяет,
Понизив голос, Симеон.
И на Иуду устремляет
Взгляд, полный возмущенья, он.
Иуда сделал шаг назад,
Но все же молвил: «Он же брат!…
Он брат наш! Наша плоть родная!»
И взгляд отчаянный, пылая,
Был в очи брата устремлён.
Взгляд переводит Симеон
На Левия, но тот молчит.
Хмур и грозен его вид.
Взгляд его холоден, как лёд,
И тяжек, словно камня гнёт.
И вдруг сомненье, как крылом,
Тень на его лицо бросает,
И братья, сидя за столом,
Это сразу замечают.
И, не успев слова найти,
Стали головой трясти:
Дескать Иуды предложенье
И, впрямь, хорошее решенье.
Ни звука… тишина вокруг,
Но Симеон промолвил вдруг,
Небрежно пнув ногою чан:
«Куда идёт сей караван?»
Кто-то тихо говорит:
«Видимо, их путь лежит
В Египет – царствие оков,
В страну – тюрьму, страну - рабов».
Затылок чешет старший брат:
«Оттуда нет пути назад».
И взгляды старших братьев впились
В проходящий караван.
И они, молча, согласились
Осуществить Иуды план.
И ПРОДАЛИ ИОСИФА АРАБАМ
ЗА ДВАДЦАТЬ СЕРЕБРЯНИКОВ
1
«Египет – царствие оков.
Страна – тюрьма, страна рабов».
Иуду вдруг бросает в жар:
Слова те для него удар.
Но подле них уж караван.
К арабам подбегает Дан,
Раба им тотчас предлагает,
Но никто не покупает,
Ибо «товар», по их словам,
Такой не надобен купцам.
Но все же Дан не отступил,
За брата мизер предложил…
Видя существенный навар,
Купцы приобрели «товар»,
Отдав Дану за него
Гроши – двадцать монет всего.
Деньги за Иосифа забрав,
Купцам на яму указав,
Где брат связанный томился,
Дан тотчас к братьям возвратился.
2
Как быстрых рек водоворот,
Прошли и купля, и расчёт.
И только лишь, как шелка нить,
Можно было различить
Караван, что исчезал.
А перед братьями лежал
Отцом подаренный наряд,
Что надевал когда-то брат.
«ОТРОКА НЕТ, А Я,
КУДА Я ДЕНУСЬ?»
Рувим вернулся поутру,
Лишь сделку провернули ту.
И от горя, сам не свой,
Сказал, качая головой:
«Нет отрока! И я теперь,
Словно в ловушке слабый зверь.
Что ж я Израилю скажу?
В глаза ему как погляжу?»
Симеон пожал плечами,
Развалился на траве
И равнодушными глазами
Искал букашек на земле.
Левий, Рувима видя взгляд,
Нервно ходил вперёд-назад.
Ответа не найдя никак,
Тростинку теребил в руках.
Слегка тряся меха пустые,
В ожидании немом,
Сидели братья остальные,
Дескать: «А мы здесь ни при чём…»
Рядом блеет стадо коз.
И тут Иуда произнес:
«Ни одна душа, никто,
Про дело не узнает то!
Мы обставим, будто звери
К нам по дороге брата съели!»
Тотчас козленка он хватает,
Заносит нож и убивает.
И кровью той цветное платье
Замарали тотчас братья…
«СЫНА ЛИ ТВОЕГО ЭТА
ОДЕЖДА, ИЛИ НЕТ».
В тот день Иаков на заре
Вновь отправился к горе.
Взошёл и устремил свой взор
На нитку тонкую у гор –
На тропу, какой должны
Гнать стада его сыны.
Полдень… солнце не щадит,
Но он по-прежнему стоит
И вглядывается всё сильней -
Не видать ли там детей…
Вот уже близится закат,
Но он, не отрывая взгляд,
Забыв и про питьё, еду,
Глядит на горную гряду.
День становился всё темнее;
Ветер… ветер всё сильнее
Трепал, рвал бороду ему,
Срывая с головы кипу.
Но он того не замечал,
Глазами лишь сынов искал.
Вдруг видит вдалеке пятно.
Меняется, растёт оно.
И вот уже с горы видна
Стада серая волна.
А за ним идут сыны,
Их только контуры видны.
Старик, забыв про возраст свой,
Помчал к ним, словно молодой.
Бежит, камней не замечая,
Напрямик, путь сокращая.
Но вот шаги он замедляет
И мысленно сынов считает…
Не видит только одного
Он – любимца своего.
Сердце замерло в груди,
Дальше он не мог идти.
Братья навстречу побежали,
Обняв отца, к ногам припали.
Затем, с поникшей головой,
Поднесли наряд цветной,
Сказав: «Вот, батюшка, взгляни,
Не платье ль Иосифа нашли?»
А сами искоса глядят,
Не выдаст ли Рувим их, брат.
Но тот, потупившись, стоял
И даже глаз не поднимал.
И НЕ ХОТЕЛ ОН
УТЕШИТЬСЯ
1
Иаков осторожно взял
Дрожащими руками платье
И ели слышно прошептал:
«О горе, горе мне, проклятье!!!
Сын мой, мальчик дорогой,
Где ты?! Что стряслось с тобой?!»
2
Словно безумный, сам не свой
Он шёл, тропы не различая.
Он брёл ухабами домой,
На камни острые ступая,
Сбивая ноги, раня руки, -
Но разве это были муки?
Он боли той не ощущал,
Он шёл, рвал волосы, кричал
От раны, что в душе зияла
Кровавым месивом, дырой,
Что болью дикой истязала
По сыну, кровушке родной…
3
Придя в шатёр, Иаков пал,
Одежды в клочья разодрал,
Власа пеплом потрусил
И с новой силою завыл,
Катаясь на полу сыром:
«О горе, опустел мой дом!»
Сыны вокруг отца метались,
Утешить Иакова старались,
Но надрываясь тот вопил:
«Уйдите все, мне свет не мил!
В могилу мне сойти сырую –
Печалью смертной я тоскую!»