В круговерти и скуке, и в кровавом размахе,
средь властителей чинных, восседающих грозно,
На лощёной поверхности скользко-вытертой плахи
появляются чьи-то (неопознанны) слёзы...
В вертикальных замахах, в мачтовидных структурах,
некий символ комфорта, словно в газовой топке.
Что мы знали вчера обо всех синекурах?
Или завтра подохнуть в одной голодовке?
Есть глумленье идей над неправильной сутью...
Судьи кто? Вопроси. И вопрос твой повиснет.
Ледоколом пройдёшь, броненосною грудью
растолкаешь шакалов, собравшихся к тризне.
Вот безумьем больной с гордым званьем проvizor
в мутной колбе готовит эликсир непрозренья,
выливает его прямиком в телеvizor-
эпохальный прибор. Непорочное зелье
превращается в яд. Этим ядом мы дышим...
И слова умирают.
И снова...
И снова...
Каждый раз человек осознанием движим,
прикоснувшись к листочкам, упавшим в основу.