Ища фуражировки и ночлега, верхом на жеребце Стригунке, я оторвался от полка в надежде отыскать мызу Януша Бжебжинского, чтобы сообщить ему и Полине о безвременной кончине поручика.
Хотелось мне повидаться с “тестем” Першина еще и по той причине, что он поведал мне однажды о том, что за три дня на его мызе нагляделся таких чудес и чертовщины, что потом всерьез подумывал о том, чтобы заказать покаянный молебен у нашего полкового батюшки Кирилла да все было не досуг. Слышал я от своего эскадронного приятеля-рубаки и то, что Янош предсказывает будущее. Поляк предрек своему зятю, герою Бородина и Аустерлица, что его похоронят отдельно от внутренностей, но окончательно он упокоится лишь встретясь со своей Полиной.
Не обратив внимания на эти байки, позже я призадумался над ними: по крайней мере половина предсказания Яноша сбылось, теперь мой друг покоился на краю Булонского леса, недалеко от дьявольской ловушки, куда он угодил в поисках масонских тайн. Отправляясь к Яношу, я надеялся узнать—каким же образом сбудется вторая половина предсказанного? Кроме того, меня все чаще посещали странные видения и предчувствия, особенно в ту пору, когда, взяв у маркитанов гашиша, которым они в достатке снабдились после захвата нами Парижа, я покуривал кальянчик. Мне хотелось узнать – каково же мое будущее, и что предначертал мне неумолимый рок? Не скажу, чтобы я надеялся услышать что-то путное, но все же было любопытно узнать, что станет со мной через десяток-другой лет? И доживу ли я до почтенной старости? А то может статься --мне светит участь скитальца во времени, какую пророчили мне братья-иллюминаты, когда с молотком в одной, серпом в другой руке и в фартуке магистра я вызывал дух Азиэля?
В какой-то мере сподвигнул меня на эту вылазку и насмешливый граф Садовский. Еще с тех пор, когда я был в юнкерах, он преследовал меня своими остротами и эпиграммами. Все дело, конечно, было в соперничестве за даму сердца. Между нами встала Аглая. Не раз мы стрелялись с ним на дуэлях и однажды он даже прострелил мне плечо, которое потом, правда, сам же и зашил за неимением других лекарей в походных условиях. Мы дрались и мирились. Аглая проявляла благосклонность к нам обоим. И этому не видно было конца, пока я по причине разорения отца не вынужден был жениться на богатенькой вдовушке. Садовский соображал в анатомии, магнетизме, был помешан на Гельвеции, Парацельсе, Месмере и тайнах оживления трупов и продления человеческой жизни. В мирное время он занимался тем же, потроша жаб и лягушек, теперь в его распоряжении в избытке имелся человеческий материал. Бывало к неодобрению отца Кирилла он резал ланцетом дохлых французов, копаясь в их внутренностях, вскрывал черепа, изучая мозг. Снимая гусарский мундир, он надевал кожаный фартук и удалялся в обоз, где у него в отдельном небольшом сундуке слуга
Семен хранил хирургические принадлежности и раскладной стол. Бывало, на этом столе он вынимал из нас осколки ядер и пули. Случалось, что он приглашал для наблюдений своих экспериментов весь наш эскадрон и как мясник, разрезая трупы, сшивал их по своему усмотрению. Потом он подключал к покойникам пластины, соединенные с магнитами, или, заставляя Семена вскарабкиваться на дерево со штырем, чтобы, поймав молнию, вернуть мертвым жизнь с помощью магнитных токов или грозового электричества. Таким образом он надеялся оживить покойников. И порой возил их в телеге, обложенных льдом до того как не случиться подходящая гроза. Иногда его эксперименты увенчивались успехом – и мы могли видеть, как мертвяки то отпахивали глаза, то двигали руками и ногами, то даже поднимались со стола и делали несколько шагов по биваку. Вот этого-то и не одобрял отец Кирилл. А с тех пор, как трупы стали исчезать, вроде бы утащенные волками и вовсе требовал покаяться и бросить манипуляции с телами убитых. Потом эти трупы изъеденными попадались жителям деревень через которые мы двигались походным маршем, и нам вслед неслись проклятия.
В обозе среди суеверных цыган крепли разговоры, что гальванизированные Садовским покойники следуют за нами по пятам в Россию. Днем прячутся по лесам, а ночами выходят на огни цыганского табора. Этот табор привлекало то, что после боя всегда можно было выловить бродящего между поверженных тел коня—и заколов, пировать, варя мясо в котле. Надо сказать, что цыгане временами устраивали костюмированные представления, в которых разыгрывали роли зверей. Хотя вполне возможно это были и не цыгане, а просто сбившиеся в кучу разноязыкий сброд людей-перекати-поле, что-то вроде возродившихся скифов или гуннов времен Аттилы. Для празднеств у наших “гуннов” имелся большой бутафорский арсенал –шкур, масок и чучел. Шкура медведя, волка, лисы. Забравшись в них и зашнуровавшись, взрослые или дети могли изображать зверей. Из трупов птиц они выделывали головные уборы-маски. Среди этих персонажей имелись – филин, сокол, утка. В их хороводах у дымящегося котла с мясом можно было увидеть и маски из головы огромной щуки, сома, осетра. Но, как видно, самым почитаемым их идолом был волк. Накурившись гашиша, кочевники представляли себя волками-оборотнями, надрезали или даже надкусывали зубами жилу у коня и пили горячую кровь.
С тех пор, как к нашему обозу прибилась эта шайка конокрадов, Ежи Садовский заинтересовался их странными языческими волхованиями, манипуляциями с волчьими шкурами, клыками и лапами и, по всей видимости, пытался соединить научный магнетизм с их первобытными обрядами, много говорил об оборотничестве, египетских богах с головами птиц, быков, гиен. Навязчивой его идеей стало и вычитанное из добытой им в одном из ограбленных войсками замков переплетенной в кожу старой галльской рукописи с описанием чернокнижных оргий с применением крови.