С метрового карниза одного из верхних этажей огромного шестигранного здания, в народе носящего имя «Пентагон» свешивалась узкая стопа, по которой деловито ползла божья коровка. Добравшись до основания пальцев, она уютно устроилась в тенистой впадинке между двумя из них, укрывшись от палящих лучей, которые жадно облизывали эту загорелую ногу, и карниз и, весь этот, еще не пришедший в себя от сумасшедшего солнечного счастья, северный город. Тут же нога взметнулась в воздух. Пальцы, покрытые перламутровым лаком, растопыривались и сжимались.
- Ах, вот, кто это! Ну, иди… иди сюда…
Оранжевому жучку была предложена такая же узкая ладонь, выставленная вертикально. Он, по привычке, покорно поплелся вверх. Сейчас начнется – улети на небко, там твои детки… и исполнять желание…
Хозяйка ладошки смотрела, как медленно двигается крохотный алый бугорок в черных точках по ее коже. Чтобы такого загадать… Мысли текли лениво и как-то бессвязно. Как-будто расплавленные этим неожиданным солнцем, в вечно пасмурном и сыром городе. Быстрее, быстрее, желание. Эммммммм…. Его! Но она не успевала представить себе Его. Ладно… она тихо рассмеялась. Если заползет на мизинец – будут карие глаза, на безымянный – голубые, на средний – зеленые, на….
Но жучок, нерешительно нарезающий круги, вдруг быстро полез по среднему, раскрыл крылышки, прицелился и бесшумно полетел вниз к огромному тенистому клену. Бархатные глаза, прищурившись, недолго следили за ним. Значит, зеленые…
Девушка снова растянулась на карнизе, кутая плечи в пушистую кофту с капюшоном. Ее знобило. А в комнате этого гнилого старого здания с четырехметровыми потолками, было холодно, как в морге. За две недели внезапной жары она успела загореть, как креолка, перекупаться и простудиться. Это все от жадности. Просто немыслимо. Сползла чуть ниже, покачала смуглыми ногами над пустотой. Усну тут сейчас и свалюсь. Нет. Подтянула ноги. Между согнутых коленей красовалась величественная триумфальная арка на одной из красивейшей площадей имперской столицы.
Город, я сегодня люблю тебя…
Она посмотрела в небо, подставив солнцу лицо. Улыбнулась.
- Энжииииииии, ю бьютифууууууул, - губы подхватили музыку, льющуюся из глубины комнаты… Музыка была внутри нее. Музыка и какое-то легкое предчувствие свободы и счастья. Радостное, и, вместе с тем, томно-тягучее, вязким медом растекающееся по мыслям и по всему юному телу. Сессия сдана досрочно. Впереди целое лето… Леееееето… Сон окутывал ее. Она полузакрыла глаза и поплыла в смешивающихся нечетких картинках улиц внизу. Их, вдруг ставших отчаянно яркими домами. С широко распахнутыми окнами. С полуовальными арками подворотен, которые, как большие перевернутые улыбки шептали ей звуками горячих шин, бегущих по раскаленному асфальту – леееето… летоооо… зелееееные… зеллленые… Она летала и растворялась в ярко-голубом небе, и в самом солнце. Разноцветные радуги и какая-то топленая нежность. И глаза… Глаза… сначала кошачьи… потом человеческие… фисташковые. А в них - эта площадь. Триумфальная арка. Под ней облако….
- Нет! ну ты с ума сошла что ли! – рука, вцепившаяся в ее щиколотку, пыталась затащить сонное тело в прохладную темноту оконного проема, - дура!
- Кааааааатя… - улыбка сквозь сон, - какая ты красивая… ну что же ты так орешь! – она уцепилась за подоконник, села, свесив ноги, и замотала головой. Лицо подруги расходилось на два неясных круга.
- Похоже, я опять перегрелась.
- Да если бы я не пришла, еще чуть-чуть, и тебя можно было бы с асфальта соскребать! – Катя выдернула окурок беломора из пепельницы и грозно сунула ей под нос, - ты опять этой дряни накурилась!
- Оу! Да тут еще пяточка осталась… хочешь?
Но окурок полетел в окно. Катя никогда не ругалась матом.
Она не любила Катю. Не любила так, как некоторых других своих друзей и подруг. Безусловно. Между ними никогда не было той умилительной девчачьей нежности, которой грешат все молодые девушки, каждый раз прыгающие друг другу на шею, целующих в щеки и спящих в обнимку в одной постели.
Они сблизились, сразу узнав в другой особь своей породы. Может быть, потомственный аристократизм коренных петербурженок голубых кровей, правда уже сильно разбавленных, так или иначе проскальзывающий в поведении обеих, притянул их. Схожесть воспитания и привитых ценностей, которые было трудно отыскать в других многочисленных знакомствах. Они умели вместе молчать, понимая в этом молчании больше, чем можно было бы рассказать. Не задавать вопросов. Никогда не осуждать друг друга. И… никогда не смотреть в глаза. Катя никогда не смотрела в глаза.
Она была единственной Катиной подругой, которую та приглашала к себе. И ее всегда необыкновенно принимали в этом доме, уставленном антикварной мебелью, с отсутствием телевизора и картиной Шишкина в подлиннике в гостиной, купленной на выставке прабабушкой и прадедушкой Кати, когда-то прогуливающихся по взморью Финского в свой медовый месяц, и случайно забредших на выставку. И с которой семья, даже очень бедствуя в тяжелые времена, не смогла расстаться ни ради Русского Музея, ни ради больших денег. С огромным портретом бабушкиной крестной в черном глухом платье в пол и камеей, времен императрицы Аликс, и очень на нее похожей. С мрачными старинными часами, бившими каждую четверть часа, от звука которых, с непривычки невольно вздрагиваешь.
Традиционные Бабушкины пироги по пятницам в одно и то же время, за тяжелым овальным столом, которые каждый член семьи мог откосить только по причине смерти, окунали в атмосферу дворянских гнезд из каких-то Чеховских пьес.
- Александра Николаевна! Сашенька… душенька, голубушка… ну споемте со мной! – девяностолетний дедушка со щенячьим взглядом тянул ее к пианино.
- Ну, конечно! Конечно… – и она пела высоким сопрано его любимые романсы, искренне улыбаясь слегка пьяному дедушке, подпевающему ей дребезжащим тенором.
Карты, шахматы, домашний ликер, кофе, старые фотографии, беседы о музыке, театре и литературе и удивительные рассказы о том, о чем умалчивали учебники истории.
- Давай одевайся, у нас через полтора часа свидание…
- Никаких свиданий! У меня температура, - она, прямо с подоконника рухнула на кровать, - ааааа… как хорошо, холодненькое…- она прижалась всем телом к покрывалу, раскинув руки, - дай водички…
Катя процокала туда-сюда по комнате.
- На, - уселась в кресло напротив, открыла коробочку, которую принесла с собой и со смаком стала уплетать извлеченное оттуда лимонное печенье.
Саша мрачно следила за ней.
- Я расскажу бабушке, что ты съела мое печенье!
- А я ей тогда расскажу, что!! ты тут куришь…
- Сволочь! – она подтянулась повыше и уткнулась лицом в подушку.
- Ну, Сашк! Ну, поехали! Он мне так нравится! Просто он будет с другом.
- Сытый голодному не товарищ!
Катя пересела на кровать и поставила коробку на подушку.
- Это – шантаж! Я не могу… У меня голова болит и вообще… надо отдыхать от ****ок когда-нибудь… - печенье пахло дьявольски вкусно.
- Это не ****ки!
- А что?
- Они и тебе понравятся. Правда… Очень хорошие мальчики – Катя стянула со своей руки перстень и надела его на средний палец подруге.
Саша повернула голову и открыла один глаз – на ее руке красовался изумительной красоты сапфир в бриллиантовой крошке старинной работы. Катя всегда одевала его ей в особенные моменты. На удачу. Она очень верила во все это. И, то ли камень действительно работал, то ли вера подруги работала – но Сашке в эти дни действительно перло.
- А вот что ты скажешь бабушке, если я его когда-нибудь прое… - но Катя воткнула Сашкину голову в подушку, не дав ей договорить, - а какая у них машина? – Сашка, пыталась вывернуться, отчаянно крутя головой.
- Спор–тив–ный-мер-се-дес! - Катя двумя руками в такт все тыкала ее лицом в подушку.
- Офигеть! - Сашка присвистнула, - и где ты только берешь-то таких хороших мальчиков… - Сашка вскочила, скинув кофту и запрыгала по кровати в одних трусах, - я продажная сучка!!! Бабушкино печенье, фамильные бриллианты и спортивный мерс! Да ты из меня веревки вьешь!
- А куда мы едем? – девушки шли к припаркованной машине.
- Я не знаю.
Они подходили ближе. Саша разглядывала молодых людей за лобовым стеклом. Симпатичный блондин со слегка вьющимися волосами, смуглым лицом и смеющимися карими глазами. И бледный шатен с…. со светло-зелеными, чуть вытянутыми, как-будто кошачьими…. Они смотрели прямо на нее. Стекло растворилось, прожженное какой-то необъяснимой энергией. Остался луч, соединяющий их, и заставивший все остальное вокруг погрузится в вертящийся хаос.
- Блондин – твой, - шепот Кати раздался откуда-то издалека.
Нет. Не может быть, - мысли заметались в ее голове… но она понимала, что все уже случилось.
Молодые люди вышли из машины. Девушки переглянулись и закатились от смеха.
- Вы бы хоть предупредили насчет дресс-кода! Мы теперь выглядим, как идиоты, - Катя обняла шатена и поцеловала. Он метнул короткий взгляд через ее плечо. Саша поймала его.
Юноши в пляжных шортах до колена, шлепанцах и цветных майках усадили в машину девушек в красивых платьях с глубокими вырезами и туфлях на высоких каблуках. В салоне орала музыка и пахло дорогим табаком. Она улетела с места.
- Ну что, леди, круг почета? - нарушая правила, они объехали вокруг триумфальной арки. Саша рассеянно посмотрела на свое окно, оставленное открытым. В зеркале заднего вида отражались бледно-зеленые кошачьи глаза, следящие за ней. Она вдруг усмехнулась им в ответ и выставила в открытое окно средний палец со сверкающими бриллиантами невидимому пятнистому жучку, еще недавно взлетевшему с него. Божья коровка, мать твою, улети на небко…
______________________
продолжение: http://www.stihi.ru/2010/11/30/7597